Какое-то неясное воодушевление, шепотки, переглядки начались после того, как зажглись фонари и последний луч солнца ослепил город, перед тем как исчезнуть за горизонтом. На ступеньках жандармерии разместился оркестр. Такой, какой бывает на балах в домах знатных господ в Столице, но тем местным, кто всю свою жизнь провёл в этом городе, он казался чем-то невероятным.
Как объяснил потом Сэмми, нечто подобное происходит каждый год после сбора урожая. И каждый год бал становиться самым важным предметом обсуждения. Однако то, что они воплотили вместе с рыженькой девочкой в этом году стало неожиданностью даже для распорядителей праздника.
Люди стягивались на площадь, стороны которой очерчивали либо одно длинное, двухэтажное здание ратуши или жандармерии, либо по два-три более узких и меньших по площади дома со всех краев. Широкие улицы вливались по углам. Где-то тут ворчала Марта со своим мужем, смущенная и нервно оглядывающаяся Алия танцевала с каким-то юношей, не похожим на Тень, около памятника ученого, родившегося на этой земле(как рассказал мелькнувший на несколько минут и убежавший Сэм), в толпе мелками знакомые лица слуг.
Когда заиграла музыка и начали танцевать, с неба посыпались листья. Все те листья, которые так внезапно начали исчезать днём после ухода мальчика, теперь держали в руках дети, выглядывающие из окон домов, выходящих на площадь. Они смеялись, когда ветер подхватывал их затею, а девочка, стоящая в одном оконном проеме с Сэмом, улыбалась так гордо, будто затею свою считала сродни гениальному открытию, за которую дали премию.
Впрочем, стоять внизу под настоящим листопадом, смотреть наверх и держать за руку князя казалось Варваре, действительно, тем волшебством, о котором нянюшка читала ей в детстве. И будто устроили его не дети, не смущающаяся, застенчивая девочка, захотевшая сделать счастливой растерянную миледи, а настоящие феи, исполняющие желания, даже те, о которых не было сказано, о которых не появлялось даже мысли. Где-то восхищенно вскрикнул ребёнок и принялся кружить, расставив руки так, чтобы ловить как можно больше листков руками, не обращая внимания на приказы родителей успокоиться.
Князь подал Варваре руку, приглашая на танец, и она кивнула. И легко оттолкнувшись они вошли в круг. Органза взлетала, когда Януш подхватывал Варвару на руки и кружил в воздухе.
Он вёл. Она подчинялась. И была уверена, что не смотря на свой небольшой опыт в танцах, не ошибётся. Она отдавалась танцу, примиряла на себя ту историю, что вырисовывали па.
Быстро, четко, мягко, без слов. Платье шелестело по мостовой. Танец сам говорил. Танец - жизнь. Не та, заученная вместе с гувернанткой или учителем. Жизнь, которую строишь сам, выбираешь сам и по которой идешь, пробираясь сквозь тернистые заросли судьбы.
Варвара едва успевала дышать, едва не забывала о вдохах, смотря прямо в глаза партнеру, и ноги ее сами двигались по пути, созданному князем. Она не видела мира вокруг кроме него и не нужно ей этого было.
Только бы танцевать, вдвоём, вот так, всю жизнь.
Смех не утихал. Люди пели, и голос их звучал иногда громче оркестра. Звуки его в такие моменты доносились будто вырваными из кармана фокусника лентами, цветными, несуразными, отдельными разрозненными нотами, не нашедшими своего места, и за ними тянулись ещё такие же, много длинных, таких же растерянных нот. И вместе они звучали как музыка.
Вальс сменялся полькой, полька хороводом. Людей на площади не становилось меньше. Вероятно, полгорода собралось там и расходиться не собиралась. Народ отдыхал за весь прошедший сезон, за все часы работы на поле, на фабриках, и хотел запомнить день, чтобы весь следующий год прошёл так же весело и легко, как проходил праздник. И так должен был длиться он до самого боя часов на площади, возвещающих о полночи. До нового дня оставалось четыре часа.