Он тут же поступил в один из них. Кроме того, он пел и сам сочинял песни. В то время бардовское движение расцветало. Лифшиц из-за своей общительности знал всех самых знаменитых бардов. Да ещё и жил он в Лаврушинском переулке, в доме писателей. Соседом у него был тогда ещё мало кому известный писатель Михаил Анчаров. Писатель он был, может быть, и не очень известный, а как барда его уже хорошо знали. Он ещё в 1939 году написал песню «Лягут синие рельсы от Москвы до Чунцы».
А в те 60-е годы красавец Анчаров, бывший десантник, пел свои песни «Маз», «Органист» и многие другие, популярные среди бардов.
Помню, у него в одной песне были слова, которые очень мне нравились своим юмором:
Сегодня мало кто помнит Михаила Анчарова, а мы, знавшие его в то время, просто гордились тем, что он наш знакомый. С удовольствием пели его песни и потом радовались выходу в печати его повестей «Этот синий апрель» и «Золотой дождь». Даже на сцене МАИ артист Театра на Таганке Анатолий Васильев поставил спектакль по «Синему апрелю».
Я лично был на вечере в ЦДЛ, когда впервые увидел, как Анчаров пел свои песни «Маз» и «Органист». Зал аплодировал ему минут десять, ему пришлось что-то на бис исполнять.
Лифшиц, конечно, не был известным бардом. Но всех называл по именам: Юрка, Адка, Мишка и так далее. Юрка – это Визбор; Адка – это Якушева. Он их действительно знал, потому что где-то с ними пересекался в компаниях, но знал не настолько, чтобы называть их так фамильярно, но очень ему хотелось выглядеть более значительным. Вот он их так и называл. Но они на него не обижались, поскольку был он свой в доску, тем более – приятель Анчарова.
Один раз только на него обиделся Высоцкий. Где-то встретились они, у кого-то в гостях. Высоцкий не очень хотел петь, но его уговорили. Он спел, кажется, «Парус». Валя сказал: «Не так ты поёшь». Взял гитару и показал Высоцкому, как надо петь эту песню. Впрочем, может, это был и не «Парус», что не столь важно. А важно то, что Высоцкий после показа больше петь не захотел и вскоре ушёл, а Лифшиц попел от души и за себя, и за того парня.
Лифшиц пел и свои песни, и чужие. В основном чужие. Знал их несметное количество. Исполнял, бывало, чужую песню. Его спрашивали: «Это ваша песня?» Лифшиц кивал головой в такт ритму песни, и получалось вроде бы его песня. Свои песни были, как бы сегодня сказали, несколько «левые», приятные, но доморощенные, самодеятельные, но слушать их было можно. Тем более что исполнитель был обаятельный, девушки его любили. Слух у него был не очень хороший, поэтому и чужие песни, даже знаменитые, в его интерпретации звучали как свои. Но, повторяю, публика его любила.
Как-то поехали мы в дом отдыха всем нашим факультетским сатирическим коллективом. И вдруг разнеслась по дому отдыха весть: «Лифшиц приезжает! Сам Лифшиц приезжает!»
И он приехал. Собрались в самой большой комнате, сидели на кроватях, на полу, стояли в дверях. Лифшиц часа два пел. Все слушали, аплодировали. Вот жизнь была. Кого сейчас так будут слушать? Ради кого набьются, как селёдки в бочке? Да если хочется сегодня послушать барда, возьми билет в Кремлёвский дворец и слушай, хочешь Трофима, хочешь Митяева. А тогда это всё было полузапретно.
Вспоминаю, как в ЦДРИ был такой бардовский джем-сейшн «Гитара по кругу», и сидели в кружок: Юрий Ким, Юрий Визбор, Александр Городницкий, Александр Галич. Вот чудо-вечер был. Я на него попасть и не мечтал. Я только слышал, что такой чудесный вечер был. Услышать такую четвёрку в одной, пусть большой, но комнате, – это всё равно что сегодня услышать всех вместе живьём Каррераса, Паваротти и Доминго.
Ну да ладно, не об этом речь, а о Лифшице. Итак, он был соседом Анчарова и пользовался успехом у женщин. Бывало, даже слишком пользовался. Иногда собирались попеть и в его большой квартире. Приезжал, например, из Ленинграда Клячкин. Собиралось человек тридцать. И Анчаров, конечно, тоже пел, и ныне здравствующий Владимир Турьянский. Последний рассказывал, как он ездил с цыганским ансамблем гитаристом, и иногда в гостиницах пропадали простыни. Часа два пел Клячкин, немного Анчаров, и уж совсем на сладкое – стеснявшийся Турьянский. Но пел такие смешные песни, что имел самый большой успех. Он, этот Турьянский, вообще был человек смешной. Хорошо шутил. Например, говорил: «Пригородные Кацы».
Выпивали, конечно, потом расходились, и одна подвыпившая стюардесса, из подруг жены Вали, оставалась ночевать. Но поскольку должна была вернуться из полёта жена Лифшица, Тина, то Анчаров настаивал, чтобы стюардесса ночевала у него.