Атака за атакой. То с одной стороны, то с другой немцы упрямо пытаются пробиться к Соколову. Но наши бойцы теперь не теряются...
К концу одной из очередных атак приехал генерал.
Слезая с серого коня, он увидел, что противник отходит.
— Что же вы стоите? — встретил он меня гневным окриком, когда я пошел к нему навстречу. — Немедленно организуйте преследование!
— Товарищ генерал, я не могу оголить позицию... Это слишком опасно... — начал было я.
Генерал рассердился. Злой, не взглянув на меня, не произнеся ни слова, он направился на позиции. Мамонов бросился догонять генерала. Он провел его по всем местам боев. Генерал осмотрел результаты нашей «работы» и через час довольный вернулся в сопровождении группы офицеров.
С улыбкой он подошел ко мне и положил руку на плечо.
— Слушай, капитан, погорячился я немного. Так вот, в глупостях и отваге вам надо разобраться. Кого следует — представьте! Задачу вы выполнили. Тут я ничего не могу сказать. Хорошо, что надеялись на народ, и хорошо, что народ вас не подвел. Все это хорошо! Но плохо, что вы ни одного взвода не имели в резерве. Передайте от меня спасибо за боевую службу вашим бойцам и командирам. Я ими очень доволен. А теперь перед вами боевая задача — закрепить за собой завоеванное и удержать достигнутое. Думаю, что это не последняя контратака противника, и немец не скоро успокоится. Так что вам трудненько придется, подумайте об этом! — Генерал улыбнулся и сказал: — Грешным делом, я полагал, что ваше «самочувствие» лучше, чем у других, и задержал третий батальон, а пушкари ваши не скоро подойдут: мучаются, бедные, по этим сугробам, а лошади не тянут ни черта! Хотел ваш третий батальон к себе в резерв забрать, а теперь вижу, что этого делать нельзя, вам самим он нужен... Клименко подойдет через три-четыре часа. Вы его держите в лесу, — генерал указал на лес, где мы накануне производили рекогносцировку. — Спрячьте его от противника, дайте людям хорошенько отдохнуть; не уплотняйте им боевые порядки, а держите его в резерве, и когда будет необходимость, бросьте его в бой, чтобы немец не дурил больше со своей контратакой. Прежде чем ввести в бой этот батальон, обдумайте и взвесьте обстановку. Тут генерал вытянулся, развел руками и сказал: — Вся дивизия втянулась в бои, так что на меня не рассчитывайте. Я могу вам помочь лишь тем, что поругаю вас за неточное выполнение задачи. — Он расхохотался: — Ей богу, больше ничем не могу помочь, как говорится, я сам — «гол как сокол!».
Генерал попрощался со всеми за руку, вскочил на коня и уехал. Мы смотрели ему вслед, пока он и сопровождавшие его не скрылись в лесу.
— Вот какой у нас генерал! — нарушил молчание Трофимов. — Не думал, что он такой душевный человек!
— Да, не постеснялся извиниться перед капитаном, — задумчиво сказал Мухаммедьяров. — Настоящим человеком надо для этого быть...
— Ну как, здорово меня разносил генерал по дороге? — спросил я у Мамонова.
— Да, вначале побурчал, а я его прямо по тем местам, где побольше немцев лежало, повел... — Мамонов хитро улыбнулся, как бы говоря: «Смотрите, какой я молодец!» — Потом генерал шел и только спрашивал: «Еще что покажете мне?» Я его водил, водил, а потом снова, на старые места привел. Тут он мне: «Ты мне, брат, глаза не замазывай, — я этих видал»...
— Ну тогда все, товарищ генерал!
Мы посмеялись над наивной хитростью Мамонова, Ко мне подошел связной и передал записку от Малика.
На листке, вырванном из полевой книжки, было написано по-казахски: «Тобын бастаран батыр — Тулеген екен» или «Вожаком батыров оказался Тулеген». Далее из наспех написанного я разобрал, что фамилия рядового Тохтаров, что он комсомолец и родом из Усть-Каменогорска.
На опушке леса, где мы вчера перед заходом солнца производили рекогносцировку, показалась группа людей.
— Вот и Клименко явился! — воскликнул Мамонов.
— Прикажите ему батальон задержать в лесу, а самому явиться ко мне, — приказал я.
— Синченко! — крикнул Мамонов моему коноводу.
— Слушаю вас, товарищ капитан, — откликнулся Николай.
— Скачи, братец, навстречу Клименко и передай приказание командира, чтобы он свой батальон оставил в лесу, а сам — бегом к капитану.
— Ясно, товарищ капитан.
— Ну скачи...
Николай Синченко, выполняя приказание начальника штаба, вихрем помчался навстречу капитану Клименко.
В грязном маскхалате, запыхавшись, прикатил на лыжах капитан Клименко — командир третьего батальона: высокий, стройный, красивый украинец. Он поспешно доложил:
— Товарищ капитан, вверенный мне батальон выполнил поставленную вами задачу и прибыл в ваше распоряжение.
— Вы немного задержались, товарищ капитан, — деланно упрекнул я его.
— Виноват, товарищ капитан, — вытянувшись, ответил Клименко, — задержались. По-честному говоря, я спешил к вам, товарищ капитан. Но все же виноват, — закончил свой рапорт Клименко.
— А где артиллеристы? — спросил я его.
— Беда, товарищ капитан, — он беспомощно развел руками, — беда с нашими артиллеристами: лошади не тянут, и они, бедные, подталкивают пушки, зарядные ящики и кричат: «Раз, два... взяли, шагом марш». Когда артиллеристы произносят «шагом марш», лошади делают два-три шага. Попытался: я помочь им... Повозились мы, продвинулись с полкилометра — буквально на людях тащили, а командир дивизиона мне говорит: «Что ж, и мы нужны, но ты нужнее нас. Давай, капитан, кати на лыжах к командиру полка».
Клименко я отдал приказание, мы договорились с ним о сигналах, условились, куда должен выходить его батальон по сложившейся обстановке.
— Только не медли, Клименко, все как положено, по-честному.
— Будьте уверены, товарищ капитал, я. и мои люди не подведем. Раз нужно, значит, надо сделать, — ответил он на прощанье.
Было уже три часа, и зимнее — солнце удлинило тени, когда начался обстрел наших позиций. Это не был сплошной огонь — невидимый крупнокалиберный дивизион вел обстрел пока только Бородина.
Разрывы; участились... Запылало несколько домов. Клубы дыма, расстилаясь, окутали село…
Началась шестая по счету контратака немцев. Она была самой отчаянной из всех его контратак.
На этот раз противник не распылял свои силы по всему фронту. Один за другим шли три эшелона ускоренным шагом. Наши ответили огнем. Немцы падали, но следом упорно шли следующие цели. Наш пулемет замолк. Немцы, проваливаясь в сугробы, бросились бегом и... ворвались в деревню. Резервный батальон, подтянутый к этому времени к Бородину, бросился им навстречу. Все перемешалось. Бой перешел в рукопашную.
Немецкий дивизион начал вести огонь на перелете с места происходившего побоища. Снаряды рвались впереди и позади нашего наблюдательного пункта, оглушая нас разрывами и свистом осколков.
— Гундилович, чего вы медлите? Слева помогай! — кричу в трубку!
Вдруг обстрел прекратился. Наступила резкая, до боли в ушах, тишина... В Бородине тоже тихо, только отдельная перекличка ослабевшего огня говорит, что там еще продолжается бой.
— В чем дело?
— Видно, кончились боеприпасы!
— И у немцев тоже.
С одного из холмов Бородина затрещал одиночный автомат, упрямо и настойчиво...
По траншеям бежали наши на помощь. Навстречу потянулись раненые.
— Тушите пожар, — распорядился я.
С удивлением я увидел пленных... Их вел молодой боец.
— Допросить и отправить в штаб дивизии, — говорю Мамонову.
Мухаммедьяров, вернувшийся из Бородина, вытер вспотевший лоб.
— Фу, кажется, и с шестой покончили... — Он помолчал, потом добавил: — Должен огорчить тебя, Баурджан: Малик просил передать, что боец его роты Тулеген Тохтаров геройски погиб в этой схватке.
Вечерело...
Хмурая туча снова поползла по небу. Легкий ветер погнал по земле снежную порошу...
— Не успели с немцами покончить, как вот вам, пожалуйста, — обернулся ко мне Мухаммедьяров, показывая на небо, — буран надвигается.
Мы смотрели, как ветер плавно вздымал легкие пылинки и кружил их. Казалось, будто дымок проносится над брустверами наших окопов.