В этой обстановке обострилась внутренняя борьба в повстанческом лагере. Дворянско-буржуазные националисты подняли голову, выступали против содружества революционных сил братских народов. На Украине их выразителями явились так называемые «гро-мадовиы», выступившие против союза с польским революционным движением. Борьбу против украинских националистов начал перед арестом Чернышевский. В ряде статей, ссылаясь на Т. Г. Шевченко, он убедительно показал необходимость объединения революционных усилий русского, украинского, польского народов для сокрушения социального неравенства и межнациональной вражды. Сераковский продолжил эту борьбу с национализмом. Он опубликовал письмо Шевченко, чем документально подтвердил дружбу польского и украинского революционеров. В 1862 году во время поездки по Украине он встречался с руководителями молодежи, беседовал с крестьянами и вынес из поездки уверенность, что в случае восстания здесь можно рассчитывать на определенную поддержку.
Не удивительно, что собравшиеся в Кейданах в гостеприимном доме Беркманов друзья и соратники Сераковского не только вальсировали с очаровательной невестой и ее сестрами, но и оживленно обсуждали политическую обстановку в империи и Европе, перспективы грядущего восстания, в неизбежности и победе которого никто из них не сомневался. «В те дни, — вспоминает Гейштор встречу в Кейданах, — мы подолгу спорили с Зыгмунтом. Он верил в доброжелательное отношение к нам некоторых партий в России и в возможность восстания с их помощью». А у Гейштора такой веры не было. «Моя натура шляхетская», — говаривал он. «Кичливость, желание играть всюду главную роль не раз была причиной ложных его шагов», — пишет о Гейшторе жена Зыгмун-та. Но за Гейштором, «шляхтичем демократического покроя» (опять же его определение), шли литовские дворяне — одна из серьезных сил в назревавшем восстании, с которой приходилось считаться. В то же время участие части польского дворянства в национально-освободительном движении, его влияние на программу и лозунги борьбы мешали выдвижению радикальных требований, способных увлечь крестьян — подавляющую часть польской нации и превратить восстание в грозную неодолимую силу. Вот что, по существу, скрывалось за фразами Гейштора о спорах его с Зыгмунтом.
В Кейданах Зыгмунт пробыл неделю, а затем с молодой женой через Вильно и Варшаву выехал за границу. Он побывал в Вене, жил в Париже, ездил в Алжир. Всюду он напряженно работал в архивах и библиотеках, посещал музеи и театры. Из Франции он отправил заболевшую Аполлонию домой. Он встречался с руководителями польского движения и русской революционной эмиграции. В Варшаве Сераков-ский обсуждал с членами Национального правительства обстановку, сложившуюся после ареста Домбровского, в Париже и, возможно, в Лондоне, подготовляя почву для переговоров русских и польских революционных деятелей. Бакунин, Герцен, Падлевский, Кос-совский, Милёвич — вот далеко не полный перечень лиц, с которыми он встречался. В январе 1863 года Сераковский вернулся в русскую столицу. Проект об отмене шпицрутенов был готов.
В связи с окончанием длительноЗ работы над проектом реформы, встретившей одобрение в правящих кругах, Сераковского ожидали «новые монаршие милости». Но в конце марта 1863 года капитан Сера-ковский отбыл из столицы в заграничный отпуск. Позже военный министр Милютин именовал его полковником. Возможно, что это не провал памяти автора «Моих старческих воспоминаний», а констатация факта. Приказ о его производстве в полковники был, по-видимому, приурочен к оглашению указа об отмене телесных наказаний, назначенному на 17 апреля. Но след офицера Сераковского был потерян еще в начале апреля. Он сбросил царский мундир прежде, чем сменил на нем эполеты.
Ночью 10 (22) января 1863 года в Польше началось восстание. Центральный национальный комитет призвал народ к оружию. Плохо вооруженная, но вдохновленная высокими патриотическими стремлениями героическая молодежь напала на гарнизоны царских войск. Захватить арсеналы и крепости не удалось. Борьба приняла партизанский характер. Против хорошо вооруженной 120-тысячной карательной армии действовали несколько десятков тысяч вооруженных охотничьими ружьями повстанцев.
Изданные перед выступлением декреты Временного Национального правительства явились официальной программой восстания. Они объявляли ликвидацию сословных привилегий и феодальных повинностей, передачу в собственность крестьян земель, находящихся в их пользовании, наделение безземельных крестьян-повстанцев небольшими участками земли. Декреты были рассчитаны на привлечение к восстанию не только крестьян, но и дворянства, и оставляли поэтому за помещиками значительную часть земельных угодий. Несмотря на эту ограниченность, декреты имели огромное революционное значение. Они осуществлялись в ходе массового народного движения и могли послужить отправной точкой для его дальнейшего развития. Именно за превращение начавшегося восстания в аграрную крестьянскую революцию боролись польские демократы, поддерживаемые русскими и западноевропейскими революционерами от Маркса и Энгельса до Герцена и Гарибальди.
С успешным развитием восстания в Польше, которое вскоре распространилось на территорию Литвы и Западной Белоруссии, руководители «Земли и Воли» связывали начало русской крестьянской революции. «Земля и Воля» предполагала с помощью польских и литовских повстанцев сформировать русские республиканские дружйны и двинуть их затем к центру страны под знаменем: воля — народу, земля — крестьянам. Действия этих дружин должны были усилить борьбу крестьян против помещиков и предопределить падение царизма. Революционное выступление готовилось русскими и польскими революционерами в Поволжье и Приуралье. Из Англии польские, западноевропейские и русские демократы направили морем к берегам Литвы специальную экспедицию во главе с полковником Лапинским, она должна была доставить повстанцам оружие, боеприпасы и командные кадры. На борту парохода находилось несколько русских революционеров во главе с М. А. Бакуниным, в те дни одним из руководителей «Земли и Воли». Эта группа должна была содействовать созданию русских революционных дружин и усилить радикальные демократические элементы повстанческого лагеря. В конце марта — начале апреля 1863 года А. И. Герцен, оценивая перспективы борьбы, отмечал, что дело революции идет семимильными шагами, что во многих пунктах кипит работа по созданию отрядов смельчаков, что близок час освобождения родины от царских оков.
Маркс и Энгельс, анализируя ход восстания, выражали надежду, что в середине марта должна начаться аграрная революция в России, и если повстанцы продержатся до этого срока, успех демократических сил в России и Польше обеспечен, а это в корне изменит всю обстановку в Европе.
8 апреля 1863 года Энгельс писал Марксу: «Литовское движение — сейчас самое важное, так как оно 1) выходит за границы конгрессовой Польши, и 2) в нем принимают большое участие крестьяне, а ближе к Курляндии оно приобретает даже прямо аграрный характер». Эти строки, по сути дела, аттестация революционных усилий литовско-польских демократов, стоявших во главе повстанцев, оценка действий Зыг-мунта Сераковского, Константина Калиновского, Ан-танаса Мацкявичюса. Это они подняли Литву и Беларусь, призвали крестьян к оружию, разворачивали здесь знамя аграрной революции.
22 марта (3 апреля) 1863 года Сераковский выехал из столицы. В Вильно на специальном заседании литовского повстанческого центра он принял пост командующего вооруженными силами Ковенской губернии. К этому времени во главе повстанцев Литвы и Западной Белоруссии встала группа Я. Гейштора, стремившаяся снять социальные лозунги восстания. Гейштор заверил Сераковского, что вся Литва ждет его прибытия, чтобы восстать как один человек, что повсюду в уездах созданы запасы оружия и боеприпасов, а добровольцы лишь ждут его сигнала, чтобы направиться к базам формирования. Давая эту информацию, Гейштор заведомо дезориентировал Сераковского. Вся подготовительная работа, которую он провел в губернии, заключалась в его хвастливых россказнях тамошним шляхтичам о поездках в Варшаву, о встречах с руководителями восстания, которые только и делали, что слушали советы Гейштора, учились у него уму-разуму.