– Ну что ты злишься? Я не говорю, что ты обманываешь, я хочу разобраться.
– Завещание было! Я его видела!
Юля показала завещание, когда они приехали к ней с похорон. Они купили по дороге бутылку вина, из дома заказали пиццу и вдвоем помянули Геннадия.
Тогда Юля достала лист бумаги и показала Маше. Семья гражданского мужа сильно обидела сестру, и Юля была твердо намерена получить все, что ей причитается.
– Завещание было написано на бланке?
– Нет, – покачала головой Маша. – Напечатано на простом листе. Но там стояли печати, я точно помню. Там было написано, что все свое имущество Гена завещает Юле.
– Вроде бы имущества у него немного.
Маша промолчала.
– Квартира действительно принадлежит жене, я проверил.
Маша снова промолчала.
– Не хочешь прогуляться?
– Не хочу! – отрезала Маша. – Отвези меня к детскому саду.
Она опаздывала ненамного, на полчаса.
Ее разбудил будильник. Нина так давно просыпалась раньше звонка, что успела забыть мелодию вызова, которую когда-то поставила, и не сразу поняла, что за навязчивое треньканье раздается над ухом.
Со сном, который ей привиделся, расставаться было жалко. Во сне Гена, не тот, которым был в последние годы, а прежний, сильный и жизнерадостный, звал ее, стоя наверху каменной лестницы.
– Иди сюда, – звал он Нину. – Иди скорее.
Идти надо было быстрее, потому что лестница могла обрушиться. Нина точно знала, что лестница скоро исчезнет.
– Не могу! – крикнула Нина.
Залезть на ступени не получалось. Они были высокие, а Нина отчего-то не могла поднять ногу.
Гена спустился, протянул ей руку. Вложить в его ладонь свою ей помешал будильник.
Она уже забыла то состояние веселого счастья, которое вернул сон.
Вставать так рано необходимости не было. Она отключила будильник, полежала, зарывшись под одеяло, поняла, что больше не заснет, и нехотя поднялась.
Встала только потому, что хотелось поскорее оказаться рядом с Виктором. Если бы его не было, она бы весь день пролежала под одеялом. Время, когда она чувствовала себя счастливой и очень себе нравилась, Нина почти забыла. Она слишком долго мучилась от чувства вины перед больным мужем и ненавидела Юлю, из-за которой нравиться себе не могла. Она тогда с большим трудом заставляла себя вставать.
Нина сварила кофе, медленно его выпила, сварила еще. Сидеть в тишине было скучно, она пошла в прихожую за телефоном, чтобы включить какую-нибудь музыку. Телефон зазвонил, когда она взяла его в руки.
– Не разбудил, Ниночка? – виновато спросил Илья Никитич.
– Не разбудили, – улыбнулась Нина. – Я рано встаю.
– Я вчера как-то растерялся, – признался бывший свекор. – Расскажи поподробнее, что с Юлией?..
Ей не хотелось вчера уезжать от Виктора. Она уехала только для того, чтобы позвонить свекру. Звонить при Викторе Нина не хотела.
– Илья Никитич, я все, что знала, уже рассказала. Правда. Хотите, дам вам телефон Юлиной сестры?
Нина подошла к окну. Росшие под окном клены полностью облетели, серый унылый дом напротив ничего, кроме тоски, навеять не мог, и она повернулась к окну спиной.
– Дай, пожалуй, – согласился свекор, помолчал. – Нина… Откуда Юлия вообще у вас взялась? Как вы ее нашли?
Илье Никитичу так же, как и Нине, хотелось, чтобы в окружающей жизни царила гармония, а ее воцарению нераскрытые убийства не способствуют. Если убийство касается кого-то достаточно близкого, конечно.
Впрочем, смерть сына тоже гармонии не прибавляет.
– Юля работала у кого-то из маминых знакомых.
Идея взять сиделку принадлежала маме. Родители при каждой встрече с тоской смотрели на измученную Нину.
– Ему не нужна сиделка, – сначала отказалась Нина.
Гена не был лежачим больным. Ему хватало сил, чтобы разогреть себе еду. Ему не хватало сил, чтобы перестать думать о своей болезни и заняться хоть чем-то, что можно делать не выходя из дома. Например, анализировать и комментировать текущие события. Раньше у Гены это отлично получалось.
Нина несколько раз ненавязчиво предлагала мужу начать работать, но Гена обижался, вспыхивал, и все такие предложения заканчивались ссорой.
– Ты совершенно меня не понимаешь! – цедил Гена. – Лучше прямо скажи, что я тебе надоел!
– Геночка, ну зачем ты так? – ныла Нина. – Ты же знаешь, как я тебя люблю!
– Любила бы – понимала! Хотя бы попыталась понять!
Она только и делала, что пыталась его понять.
– Илья Никитич, простите, я не хочу думать, кто и зачем убил Юлю! Мне все равно, кто ее прежние хозяева!
– Понимаю. Прости, Ниночка.