— Чего?
— Классе, конечно. И, пожалуйста, не говорите «чего», а «что».
— Я ни в каком. Не учусь я.
— Вы неграмотный?
— Да нет, грамотный. Я в церковной два года учился.
— Так мало? Но зато вы удивительно добрый… А вот и мой дом! И все страхи позади — как славно! Даже ветер утих, вы заметили?
И Верочка вошла в железную, обвитую полуоблетевшим плющом калитку, поманила его за собой, в нерешительности застывшего на тротуаре и с благоговением разглядывающего белый каменный дом.
— Идемте же! Я непременно должна… Мамочка! — кинулась она к появившейся на крыльце невысокой красивой барыне, каких Денис видел только на вывесках парикмахерских и портновских. — Мамочка, я пришла… Меня проводили… Это Денис, мамочка. Он такой добрый, что даже переносил меня через лужи…
— Ну хорошо, хорошо, — довольно сухо сказала красивая барыня, легонько отстранив от себя прижавшуюся к ней Верочку. И, внимательно оглядев застрявшего в калитке Дениса, что-то тихо шепнула дочери, прошествовала на улицу, оставив после себя острый запах духов, недоумение и обиду.
— Пойдемте, — уже без прежнего воодушевления сказала Верочка.
На кухне, куда Верочка привела продрогшего до костей Дениса, было жарко и душно от огромной плиты, заставленной горячими чанами, кастрюлями, мисками и сковородами, тесно от нагромождения всякой утвари, столов, шкафов, полок. Полная, в засаленном белом фартуке и косынке женщина возилась у плиты. Увлеченная работой, негромко напевая что-то себе под нос, она не заметила вошедших. Пела она слабеньким, тоненьким голоском, никак не вязавшимся с ее нескладной тучной фигурой, как не вязалась тоскливая, тягучая мелодия ее песни с быстрыми, проворными движениями рук, всего удивительно подвижного тела женщины.
— Марфа! — окликнула ее Верочка.
Женщина вздрогнула, оборвала пение и живо обернулась на окрик. Красное, потное, щекастое лицо ее расплылось в доброй улыбке.
— Пришла, ласточка? Уж я чаяла за тобой бежать, да вот гости будут, велено все сготовить…
— Марфа, познакомься: это Денис, — довольно строго, подобно матери, сказала Верочка. — Он проводил меня от самой гимназии. Мамочка велела накормить его. И лотом, он промочил ноги… Ты меня слышишь, Марфа?
— Слышу, золотце, слышу, что Денис, — улыбчиво отвечала Марфа. — Пошто не накормить. Ну, что у тебя с ногами, Денисушка? Где это ты грязи-то нашел сэстоль?
— Он не нашел, он переносил меня через лужи.
— Ишь ты! Замерз, вижу. Ништо, накормим сейчас, согреешься. Скидай свою одежонку. Скидай, скидай, чего паришься. Покуда ешь, она и просохнет.
Денису не хотелось снимать при Верочке куртку — под курткой была старая материна кофта, — но Марфа сама помогла ему расстегнуть пуговицы, стянуть с промокших насквозь портянок выхлюпанные в грязи большие не по ноге ботинки, усадила его за стол. Верочка убежала в комнаты, а когда вернулась — без шубки, в одном коричневом платье, стройная, тоненькая, как камышинка, — Денис уже уплетал за обе щеки стерляжью уху, а над плитой сушились его рабочая роба и кофта.
— Вы любите читать? — спросила она, кладя на стол целую стопку книг в чудесных красочных переплетах.
— Читать-то, сперва спроси, может ли, — вставила было Марфа, но Верочка сердито оборвала ее:
— Денис окончил два класса церковноприходской школы, а сейчас работает, потому что им только хватает на еду. Денис, я вам дарю все эти книги.
Читать было давнишней страстью Дениса. Еще в первом классе, раньше всех одолев азбуку и научившись читать по слогам, он перечел весь букварь, все вывески и афиши, какие только попадались ему на глаза, а к концу класса уже бойко читал несложные рассказы и сказки, немало удивляя свою первую и, кстати, последнюю учительницу, за успехи в занятиях и усердие дарившую ему из собственной библиотеки детские книги. В благодарность за это Денис сам однажды явился к учительнице и, несмотря на все ее отнекивания и протесты, наколол ей на целый месяц пиленых дров. С той поры у Дениса с учительницей завязалась теплая дружба. За два года Денис буквально проглотил все сказки, рассказы Чехова, Горького, Льва Толстого. Но однажды весной старая учительница вдруг тяжело заболела и умерла. Несколько месяцев Денис ходил как опущенный в воду. Тоска по доброму наставнику и другу угнетала его до такой степени, что мать уже стала побаиваться за его здоровье. В третий класс Денис не пошел, и отец отдал его в подручные к нагревальщице тете Моте.
Денис отложил уху и немедленно перебрал книги. Восторженность на его широком лице уступила место разочарованности: все, что дарила ему Верочка, он читал.