...Имена далеко не всех воинов, отличившихся в бою за Слободу, удалось установить. Но мы, ветераны дивизии, всегда их помним, как положено помнить Неизвестного солдата. Помнится, Уральский рассказывал об одном пулеметчике-герое, имя которого осталось неизвестным. А дело было так. Комбат, возглавив резервный взвод, выбивал противника из деревни Слобода, и только тут он обнаружил, что эсэсовцам так и не удалось овладеть всей деревней. На западном ее краю, у насыпи, строчил пулемет "максим". Из-за его щитка навстречу Уральскому поднялся боец с закопченным лицом.
- Молодчина! - крикнул комбат.
- Служу Советскому Союзу! - ответил тот. Потом эсэсовцы опять окружили деревню, пустили вперед танки. Нашему взводу пришлось отходить.
- Я прикрою, - вызвался все тот же пулеметчик.
И он прикрыл. В вечерних сумерках еще долго стучали короткие очереди его "максима".
В этом же бою на глазах у бойцов 5-й роты геройски погиб неизвестный политрук - возможно, из соседнего 258-го полка. Ценой своей жизни он гранатами подорвал немецкий танк - один из двенадцати, потерянных противником на участке батальона..."
Такое было тогда сплошь и рядом. Чьи-то имена становились тогда известными. И звучали на всю страну. Другие имена неизвестны до сих пор. Тогда это было понятно. Не за награды люди дрались.
Только... Хорошо это, что их имена остались неизвестными? Тем, кто утверждает о "мифичности подвига" двадцати восьми панфиловцев, наверное, легче жить оттого, что их тогда так и не узнали? Иначе непонятно, почему тот факт, что хотя бы часть имен неизвестных солдат стала известна благодаря Кривицкому и Гундиловичу, вызывает такую злобу и такое глумление?
Кстати, о Кривицком. Он ведь хотя бы двадцать восемь имён оставил в памяти. Из сотен и тысяч погибших безымянных "серых шинелей". Другие не сделали и этого.
И капитан Гундилович. Он был ближе к переднему краю. Он действительно мог что-то сказать о бое под Дубосековым, о котором полковник Капров "ничего не знает". Полковники далеко от передовой, они не всегда все знают. Это Панфилов старался доискиваться до мелочей, а полковникам - зачем оно надо.
Хочу напомнить одну явную, но обычно забываемую сторону этого вопроса. При его обсуждении обычно помнится только тот факт, что шестеро из двадцати восьми остались в живых и дожили до конца войны. С разной последующей судьбой и разной громкости ее обсуждения.
Обычно самые споры идут почему-то только о них. Как будто их это была вина, что они тогда не погибли. Хотя они дрались до конца. Не сдались. Не побежали. Никого из них не нашли в тылу, все остались на поле боя, раненые и контуженные. А кости им уже перемыли, как будто их это была вина. Так что оставим их хотя бы на время от нашего досужего любопытства.
Давайте все же вспомним не о выживших. Скажем несколько слов о тех из двадцати восьми, кого обычно обходят молчанием. О тех, кто погиб под разъездом Дубосеково. Их ведь там осталось двадцать два, в той земле. Как-то за спорами о них обычно не вспоминают.
Как же так, не было боя под Дубосеково? А эти погибшие? Они-то как погибли? И что, отдать жизнь за свою Родину, это уже не героизм?
Что касается всего остального. Немцы через них действительно прошли. Но прошли через мёртвых. Модные сегодня разговоры о том, что они остались в живых, это обычная повседневная подлость сегодняшнего дня. В живых остались шесть человек, раненых и контуженых. Четверо из них попали в плен, двоих подобрали разведчики.
Там действительно полегла почти вся рота. Сто человек из ста сорока. То, что поимённо были названы только двадцать восемь из них, не умаляет их подвига. Но не умаляет и подвига этих двадцати восьми, которые были названы поимённо. Двадцать два из них легли в одну землю, и им уже всё равно, кого из них наградили, а кого нет.
Кто-то сокрушается по поводу того, что выбрали тогда не тех героев для того, чтобы возвеличить их как символы стойкости. Вспоминают другие подвиги, совершенные тогда под Москвой другими воинами. Да той же Панфиловской дивизии.
16 ноября пятнадцать бойцов во главе с политруком 6-й роты 1075-го стрелкового полка П. Б. Вихревым у деревни Петелино уничтожили пять танков противника. Все эти воины погибли.
17 ноября сто двадцать бойцов 1-й стрелковой роты лейтенанта Е. Е. Филимонова в районе станции Матрёнино отразили атаку немецкого батальона пехоты при поддержке шести танков. Затем панфиловцы оставили Матрёнино, продемонстрировав бегство; а после того как немцы заняли посёлок, перешли в контратаку и выбили противника, уничтожив около 300 человек.
17 ноября восемьдесят бойцов 2-й стрелковой роты под командованием лейтенанта С. И. Краева и политрука Ахтана Хасанова, которые были окружены в районе отметки 231,5 силами противника до 400 человек пехоты при поддержке 8 танков. Без противотанковых средств советские бойцы перешли в контратаку и прорвали кольцо окружения. При этом уничтожили по советским данным 200 солдат и офицеров, подбили 3 танка, захватили 3 станковых пулемёта и одну легковую машину.
16 ноября группа из 20 стрелков во главе с младшим лейтенантом М. Исламкуловым и лейтенантом Огуреевым отразили атаку батальона немецких автоматчиков в районе деревни Ядрово, прорвавшихся через линию обороны 1075-го полка и вышедших в тыл 2-го батальона соседнего 1073-го стрелкового полка.
17 ноября семнадцать бойцов 1073-го стрелкового полка под командованием лейтенанта В. Г. Угрюмова и младшего политрука А. Н. Георгиева встречали с гранатами 25 немецких танков в районе деревни Мыканино. Из семнадцати человек уцелело только двое; потери противника, по советским данным, составили 8 танков подбитыми.
18 ноября одиннадцать сапёров из 1077-го стрелкового полка во главе с младшим лейтенантом П. И. Фирстовым и младшим политруком А. М. Павловым в районе села Строково, обеспечивая отход полка, несколько часов сдерживали атаки батальона немецкой пехоты при поддержке танков. Все сапёры были посмертно награждены орденом Ленина.
Тогда же в районе деревни Горюны массовый героизм проявили девяносто бойцов роты под командованием лейтенанта Танкова.
То есть, подвиг двадцати восьми был не единичным. Как вспоминал потом комиссар П. В. Логвиненко: "В дивизии не было подразделения, которые бы чем-то отличалось по своему мужеству и стойкости" от них.
То есть героизм был действительно массовым. И ведь об этих подвигах не молчали. Эти герои были названы поименно, некоторые из них были награждены высокими наградами. Другое дело, что особо говорилось на всю страну только о двадцати восьми. Они особо поднимались на щит, именно они стали символами мужества и стойкости. Но это уже работала машина пропаганды, к ней и следует адресовать все вопросы. Надо при этом только помнить одну простую вещь. Удачно или неудачно использует пропаганда подвиг, это не имеет никакого отношения к тому, что подвиг был.
Но и то сказать, людям нужны символы. А таких символов не может быть много, они не запоминаются. Подвиг, совершенный Александром Матросовым, совершили еще сотни людей. Их имена были известны, многие из них были посмертно удостоены звания Героя. Но какой человек способен запомнить такое множество имен? Потому и упоминают обычно одного только Матросова. Как символ подвига. Виктор Талалихин таранил немецкий самолет не в единственном числе и даже далеко не первым. Но то, что наиболее известным в стране летчиком, совершившим этот подвиг, был именно он, не отменяет самого факта его подвига. Так что в конечном итоге речь может пойти только лишь о технологии такого ремесла, как пропаганда.