Тем не менее до особнячка на Садовой-Кудринской удалось добраться почти живым, относительно целым, не слишком взмокшим — и за десять минут до назначенного срока. Чтобы успокоиться — и тут же озвереть.
Особнячок был обнесен плотной оградой. Посреди ограды были сомкнутые ворота и калитка с будкой. В будке — бдительный дебил в черной униформе. Ворующий не минуты даже — часы чужих жизней. Он минуту рассматривал паспорт, сравнивал фото с оригиналом, читал вслух имя-отчество, строго, с уральской гнусавинкой, интересовался, а почему такое позднее время и точно ли господин заместитель генерального директора ждет гостя, старательно переписывал все данные в толстую тетрадь почерком пятиклассника-хорошиста, мучительно долго искал пропуск нужного образца и долго, тыкая вполне ухоженным, кстати, ногтем в целлулоид, объяснял, что надо не в карман сунуть, а непременно нацепить на лацкан или воротник, вот прямо сейчас, под пальто, и не снимать, пока не покинете здание. Можно было сказать ему пару ласковых или пригрозить начальством — но это затянуло бы процедуру. А так — дождался многозначительного «Удачи, Денис Валерьевич», мотнул головой и быстро пошел мимо заснеженных елок.
В особняке за елками, как ни смешно, тоже бдел дебил, на сей раз в цивильном костюме, впрочем, стоимостью не сильно превосходящем униформу чоповца-вратаря. Он еще раз проверил паспорт Матвеева, игнорируя шипение и тычки в старательно прицепленный к лацкану гостевой пропуск, — но таки удовлетворился и даже выделил провожатого в таком же черном костюме.
Получилось тик в тик, как в королевской Англии. Даже в просторной и пустой, кстати, приемной посидеть не удалось — Жарков увидел сквозь раскрытую дверь, сложно махнул рукой, приглашая гостя раздеваться-проходить и отпуская провожатого.
Разговор тоже получился вполне английским. Кэрролловским даже.
Жарков смахивал на отставного полковника, строгого, но справедливого — и с пригашенной бровями искоркой. Он тепло поприветствовал, еще теплее попросил документы, охотно порадовавшись утомленной реакции собеседника, со вкусом прочитал имя-отчество — корпоративная традиция у них такая, что ли, — осведомился, чем может быть полезен, на десятой буквально секунде кивнул и начал вещать.
Дорогой Денис Валерьевич, вещал он, стратегические интересы страны, вещал он, и Чулманск — существенная часть этих интересов, вещал он. Останавливался, с непонятной иронией оглядывал гостя и продолжал: завод должен работать, прежний владелец этому противился — противился, следовательно, национальным интересам, а это вредно и не нужно. Стало быть, его нынешнее местопребывание юридически и исторически обусловлено и неизбежно. Кто пойдет против национальных интересов? Я — нет. Вы, наверное, тоже. Так, Денис Валерьевич?
Денис Валерьевич хотел поинтересоваться, а кто это так лихо определяет национальные интересы и сносит неинтересы. Но это тоже было лишним. Он спросил про другое: а что, если развитие ситуации в Чулманске не устраняет ущемление национальных интересов, а переносит ущемление, ну, скажем, на другой бочок?
— Это как? — поинтересовался Жарков легко, но со значением. Недобрым.
— Ну, допустим — просто допустим, хорошо? — что Неушев, это как раз бывший владелец, не виноват, что внедрению «Морригана» он не сопротивлялся, а хотел все сделать по правилам и чтобы, это, обеспечить надежность производства и продукта. Соответственно, нынешний, скажем, форсаж — он эту надежность подрывает, а следовательно, и национальные…
— Достаточно, — сказал Жарков с лицом, которое будто сроду не улыбалось. — Я вас услышал и хочу предупредить: вы в минуте от нарушения конвенции.
— Простите?..
Жарков покусал губу, разглядывая собеседника, и снова сделал лицо умеющим смеяться.
— Ах вон как, — сказал он. — Хорошо. Лекции вам читать у меня ни права нет, ни времени — сейчас делегация подтянется, важные переговоры, так что уж простите. Вот вам короткий емкий совет: доложите начальству, скажите, что Жарков указал на опасность нарушения конвенции. Если начальство тоже не в курсе, пусть обратится по инстанции, под кем вы там — Аксючицем, нет, Тракеевым, скорее, так? И вот он пусть все вам объяснит — ну или без объяснений приказ даст, не знаю уж, Леонид Александрович, как у вас в Лесу принято.