— Подождите, не волнуйтесь! Расскажите обо всем по порядку. При чем здесь Комарова и Рогозина, как всё произошло?
Васильева помолчала, как бы собираясь с мыслями, и довольно спокойно начала рассказ:
— Поступила я в эту систему, приняла магазин, начала работать. Как-то в конце года, на одном из совещаний, ко мне подошла Комарова и попросила сто рублей. Путевку ей, что ли, выкупить нужно было. Я говорю: «Ну откуда у меня такие деньги?» А она: «Возьмите, милочка моя, из выручки. Приеду — отдам, вы и вложите в кассу». Я подумала, подумала, да и привезла деньги. Приехала она из санатория — опять денег просит, издержалась, говорит, на юге. Опять сотню дала. Так оно и пошло.
Васильева замолчала.
— Что пошло? Прошу вас рассказать по порядку.
— Видите, выхода у меня не было. Когда я передала Комаровой несколько сотен — что мне оставалось делать дальше? Не дать денег? Конец ведь тогда. Пошлет ревизию, обнаружат недостачу — всё равно суд. Вот так каждый месяц сотню, а то и две... Результат сами видите какой.
— А при чем здесь Рогозина?
— То же самое. Как поступила она в торг — отбою не стало: «Антонина Ивановна, привези то да это. Мне туфельки нужны, да платье, да шарфик». А денежки платить: «Со следующей получки рассчитаемся». Вот и рассчитались.
Васильева грустно усмехнулась. Зайцев повертел в руках коробок спичек, спросил:
— Сколько же денег вы передали Комаровой и сколько Рогозиной?
— Не спрашивайте. Вся недостача там. До одной копеечки.
— Послушайте, на что же вы надеялись, давая им деньги? Ведь рано или поздно недостача всё равно бы обнаружилась.
— Анна Владимировна обещала ликвидировать задолженность при удобном случае.
— Как ликвидировать? Внести деньги?
— Ну, что вы! Деньги давно прожиты. Ликвидировать как-нибудь по-бухгалтерски. Проводочку сделать, актик на списание. Глядишь, всё в порядке. До сих пор ведь недостача не обнаруживалась, хотя ревизий было более десятка. Значит, она как-то покрывалась.
— И вам известно, как это девалось?
— Откуда-мне знать. Я в бухгалтерии не сильна...
Зайцев сидел с Васильевой до позднего вечера. Ее показания были подробно записаны. Разговоры Васильевой с Комаровой и Рогозиной, описание переданных этим двум женщинам предметов, всё, что хоть в малейшей степени могло пролить свет на дело, было зафиксировано в протоколе.
На следующее утро, когда Зайцев пришел в прокуратуру, его уже дожидалась высокая представительная женщина. В руках она держала сумочку, поминутно доставала из нее платок и вытирала слезы.
— Разрешите мне поговорить с вами? Я Лисицина, сестра арестованной Васильевой.
— Помню, помню. Пожалуйста, проходите в кабинет.
Зайцев подумал, что сестра после разговора с ним о мальчике и матери Васильевой с кем-то посоветовалась и будет хлопотать об освобождении арестованной на время ведения следствия. Он ошибся. Лисицина молча передала ему какую-то бумагу и кольцо, на котором сверкал драгоценный камень.
— Что это такое?
— Это, — несколько торжественно произнесла Лисицына, — это Антонина Ивановна просила вручить вам.
Зайцев стремительно поднялся:
— Что это значит!
— Видите ли, незадолго до ареста Антонина приходила ко мне, оставила кольцо, письмо и просила передать их следователю, который будет вести ее дело. Она мне сказала тогда, что вещи эти очень важные. Кольцо принадлежит ее начальнице, Клавдии Борисовне, а письмо от главного бухгалтера — Анны Владимировны.
Зайцев взял записку. Она была короткой:
«Дорогая Антонина Ивановна!
30 июня к вам приезжает с внеплановой ревизией Н. Неделина. Очень прошу вас как следует подготовиться к ревизии, привести в порядок все документы и немедленно составить отчет, который сразу же высылайте в торг.
Как поживает ваша мама? Здоров ли Сереженька? Давно что-то вас не видела.
Следователь в присутствии двух посторонних граждан составил протокол о том, что принял от Лисициной кольцо и записку.
Прощаясь, Лисицина спросила:
— А письмо и кольцо не могут у вас пропасть?
— У нас такие вещи не пропадают.