Везде в бригадах — он желанный гость. Ведь каждый норовит норму побольше выгнать. Иной своих сил не жалеет. В перерыв в самый бы раз отдохнуть, да нужно войца переменить у ярма, или барки переделать у запряжки лошадей. Кузьмич все сделает в точности, как нужно, только скажите. На что уж бригадир тракторной бригады — самый большой знаток машин на селе, и тот не обходится без совета и помощи Захара Кузьмича.
Девки, так те, как сороки, возле Кузьмича, так ласково стрекочут: «Уж ты, Захар Кузьмич, миленький сделай то-то, сделай это». А он только кивает своей широкой окладистой бородой, да попыхивает своей неизменной трубкой и от любой работы не отказывается.
И вот все это надо было оставить, чтобы ехать лечить глаз.
— Там в селе из складов грузит в город хлеб этот, как его, Кошкин, — сказал бригадир, — с ним и поедешь. А до села вот выпряжем лошадь из соломотаски и довезем.
— Ну что ты, Петро Иванович, в такое горячее времячко лошадь занимать, дойду и пешком.
Сколько ни просил бригадир, наотрез отказался Звягин от лошади.
От молотильного тока до села километров шесть. Захар Кузьмич бодро зашагал напрямик через поля. Несмотря на боль в глазу, он чувствовал себя хорошо. Теплый ветер дул в лицо свежим запахом скошенных хлебов. Румяный закат заливал бескрайние нивы розовым блеском.
Вскоре Захар Кузьмич перешел засеянное рожью поле и очутился перед нескошенной еще пшеницей. Точно переговариваясь. тихо шуршали колосья и под легким ветерком колыхались, как волны большого озера.
Прямо пойти — много пшеницы истопчешь, обходить — далеко. Захар Кузьмич стал искать дорожку-проезд и видит: свежий след телеги идет с засеянного поля прямо в пшеницу. Старый колхозник возмутился.
— Какой чорт поторопился ехать напрямик, — вслух выругался дед и пошел следом.
Но пройдя до середины поля, он вдруг остановился, испуганный и потрясенный: скрытые густой пшеницей, лежали пять туго набитых зерном мешков. На одном из них, у самого днища, синела наспех пришитая грубыми нитками заплата. Лежал он в глубокой разъемной борозде незавязанный, и по жирной земле были рассыпаны тучные, добротные зерна, как видно, семенной ржи.
— Вот так притча! — только и мог сказать Кузьмич и быстро зашагал в село.
Из-за пригорка в сумерках вынырнула подвода. Приглядевшись, Захар Кузьмич узнал в сидящем на двуколке Ивана Кошкина — учетчика тракторной бригады.
Этот высокий, долговязый парень, с ленивой в развалку походкой считался в деревне женихом внучки Звягина, девятнадцатилетней дочери убитого на фронте старшего сына. Про себя дед считал Ивана Кошкина вертопрахом и не одобрял выбор внучки.
— Такое дело, — запыхавшись, сказал Звягин Ивану Кошкину, — гони скорее к председателю. Нашел я в пшенице уворованный хлеб. Пять мешков.
— Ну-у! Целых пять мешков?
— Да, вот в этой полосе, как пойдешь по этому следу.
— Но председателя дома нет. Да и я тороплюсь в бригаду, — сказал Иван Кошкин. — Может так вот сделаем. Я доеду до тока, скажу бригадиру, чтобы дал кого-нибудь в помощь. А ты, дед, тем временем дойдешь до села. Тут осталось только через речку перейти. Найдешь какую-нибудь подводу или кого-нибудь из правленцев, а я тем временем приеду с бригадиром.
Звягин согласился. Только когда исчезла двуколка Кошкина, он подумал: «Вряд ли найти свободную подводу в селе во время уборки, не обойдется дело без председателя».
Долго проискал Захар Кузьмич подводу. Пришлось временно разгрузить одну из подвод Игната Кошкина, погруженных для отправки в город и с ним вместе и понятым от сельсовета поехать в поле. Поля уж окончательно оделись в темноту. Однако место Захар Кузьмич запомнил хорошо и быстро его нашел. Вот и примятая пшеница. Даже часть рассыпанных зерен нашел Захар Кузьмич. Но мешков не оказалось.
— Должно быть, Иван твой с бригадиром вперед поспели, — сказал Захар Кузьмич Игнату Кошкину. — Замешкались мы в деревне. Время-то много прошло.
По большаку послышался стук телеги и вскоре из темноты вынырнули Иван Кошкин с бригадиром.
— Ну, где тут уворованные мешки, Кузьмич? — спросил, подходя, бригадир.
— Да вы-то разве не увезли их?
— Здрасте, пожалуйста! Мы только приехали.
— Заезжал я в тракторную бригаду, Захар Кузьмич. Нужно было оставить банку с автолом, — объяснил Иван Кошкин, а уж оттуда, что есть духу в бригаду.
— Эх, тетеря, проворонил воров, — обругал ни к кому не обращаясь дед.
— Да может быть тебе просто показалось, Захар Кузьмич, — сказал бригадир и улыбнулся в темноте, — может пошутил, дед, а?
— Что ты, Петро, скажешь такое. Да вот еще и место тепленькое от мешков. И вот горсть рассыпанной ржи.
— Сроду не было такого в колхозе, — недоверчиво почесал за ухом бригадир. Иван Кошкин ходил взад и вперед, словно потерял иголку.
— Да не топчи ты хоть пшеницу, чорт, — крикнул Звягин, чуть не плача от того, что ему не верят.
Понятой сельсовета, чернобородый, подстриженный в скобку мужик, сказал:
— Обождем до света, Захар Кузьмич, а утром я еще сгоняю сюда с милиционером.
Но и утренние поиски не привели ни к чему. Огорченный Захар Кузьмич в который раз рассказывал подробности этого происшествия, сидя на возу с Игнатом Кошкиным.
Игнат Кошкин, сухой и жилистый мужик, с выпуклыми, непрерывно бегающими глазами, слушал молча, кивая и поддакивая. Челюсти его непрестанно двигались, будто он что-то жевал. На заостренном подбородке, выбритом второпях тупой бритвой торчала редкая щетина. Старенький пиджак на нем казался одетым с чужого плеча.
— Двойной вред это, украсть семена, недосеять, — рассуждал Захар Кузьмич, — настоящий хлебороб никогда не украдет семена. Не иначе это проезжих подлецов дело.
— Не иначе, — коротко соглашался Игнат.
Захар Кузьмич смачно сплюнул и вновь заправил табаком трубку. Глаз за ночь еще больше распух и, чувствуя боль, старик изредка поправлял повязку.
Проезжая через село, Захар Кузьмич и Игнат Кошкин выпили водки в столовой. После чего Звягин окончательно настроился на добродушно-философский лад.
— Хороший народ у нас, Игнат. Этих пакостей никогда не бывало. А уж в работе дружны, как муравьи, сам, поди, видел.
Захар Кузьмич даже прослезился от умиления.
Солнце палило нещадно, и Захар Кузьмич сбросил надетый специально для поездки в город новый в серую полоску пиджак, засучил широкие рукава белой исподней рубахи. Кони бежали мелкой рысцой, выбивая жирную пыль, лениво оседающую на придорожный бурьян.
Сухая августовская степь дышала в лицо терпким запахом полыни.
Игнат Кошкин сидел насупившись, только поддакивая Звягину. А Захар Кузьмич разговорился. Чуть ли не весь колхоз перебрал дед, каждому дал характеристику. У каждого нашел столько достоинств, что они с лихвой покрывали недостаток и изъяны.
Знакомство Звягина с Игнатом Кошкиным произошло вот так же два года тому назад. Захар Кузьмич одно время работал возчиком зерна. Они встретились дорогой, выпили вместе рюмочку, другую и потекла беседа. Игнат, по всему видно, был помоложе Звягина лет на пятнадцать, но казался старше своих лет. Волосы его неопределенно-грязного цвета блестели, как напомаженные, и сам он после изрядной порции водки весь словно расплылся и заблестел.
— Слушаю тебя, Захар Кузьмич, и думаю — райская жизнь у вас в колхозе. Вот бы пожить так. — И он длинно и нудно стал жаловаться на порядки в своем колхозе. Приехали они недавно С сыном издалека сюда на восток, в степь, где привольные места, необозримые земельные просторы и острая нехватка в людях.