Выбрать главу

Вот перед нами книга Фламмариона „L'Atmosphere“, великолепный, хотя и выцветший от времени экземпляр, переплетенный в кожу алого цвета с золотым тиснением. У него довольно короткая история, но мне он дорог по воспоминаниям. Молодой француз, умирающий от лихорадки на западном побережье Африки, отдал его мне в качестве гонорара за врачебную помощь. При виде его я вспоминаю койку на маленьком корабле и желтовато-бледное лицо больного с большими печальными глазами, устремленными на меня. Бедный малый, боюсь, он уже никогда не увидел опять свой любимый Марсель!

Из популярных изданий о науке я не знаю лучших, чем книги Самюэля Лэнга. Они пробуждают интерес читателя и дают ему общее представление о предмете. Но кто мог бы подумать, что мудрый ученый и тихий мечтатель, создавший эти книги, был также деятельным секретарем железнодорожной компании? Многие люди, достигшие в науке высот, начинают свой жизненный путь весьма прозаически. Герберт Спенсер, например, служил инженером на железной дороге. Уоллес был землемером. Но Лэнг, этот ученый по призванию, всю свою жизнь должен был выполнять скучную монотонную работу, и так до самого преклонного возраста. Но что примечательно! Он с воодушевлением откликался на каждую свежую идею, а его интеллект впитывал в себя новые конкреции знаний. Прочитайте эти книги, и вы станете более осведомленным человеком.

Рассуждать о недавно прочитанных книгах — затея весьма удачная. Однако можно возразить, что это довольно-таки сурово по отношению к аудитории. Но не желая кого-либо обидеть, осмелюсь держать пари, что рассуждать о книгах — занятие более интересное, чем просто точить лясы. Безусловно, о прочитанных книгах следует говорить с определенной долей такта и осмотрительности. Упоминание о работах Лэнга вызвало у меня ряд мыслей, приведших к этим замечаниям. Однажды за table d'hote[13] или где-то еще я встретил человека, сказавшего несколько фраз по поводу исторических окаменелостей в долине Соммы. Я знал все, что имеет к этому отношение, и продемонстрировал свои знания. Затем я мимоходом упомянул о каменных храмах на полуострове Юкатан. Это была тема, которую он тут же подхватил и развил далее. Он вспомнил о древней цивилизации в Перу. И тут я в свою очередь не уступил ему. Я сослался на феномен озера Титикака. И он все знал по этому вопросу. Он говорил о человеке четвертичного периода. И опять мы были на равных. Каждый из нас все более удивлялся обширности и точности информации другого. Но вдруг меня осенило: „Вы читали Сэмю-эля Лэнга?“ — воскликнул я. И действительно это произошло и со мной. Мы приводили друг другу массу аргументов, и все наши знания были почерпнуты из одного и того же источника.

Простой намек на научную мысль и научные методы придает величайшую привлекательность произведениям в любой области литературы, как бы далека она ни была от истинно научных исследований. Рассказы Эдгара По, например, многим обязаны такому воздействию, хотя в данном случае намек — чистейшая иллюзия. Жюль Верн также достигает восхитительно правдоподобного эффекта в изображении самых неправдоподобных вещей благодаря искусному применению весьма значительных и подлинных знаний о природе. Но наиболее изящно это украшает малую форму эссе, где прихотливые мысли влекут за собой аналогии и примеры из реальной действительности, где одно оттеняется другим, а их комбинация составляет для читателя особую пикантность.

Где еще могу я найти более убедительные примеры в пользу сказанного, как не в этих трех маленьких томиках, составляющих бессмертную серию Оливера Уэнделла Холмса? Это „Самодержец“, „Поэт“, „Профессор за обеденным столом“. В них проницательная, возвышенная и тонкая идея автора постоянно подкрепляется аллюзией или аналогией, что говорит об обширных и истинных знаниях автора. И какие же это произведения! Сколько в них ума и остроумия, великодушия и терпимости! Если бы на Елисейских полях можно было выбирать себе по душе философа, как полагали в древних Афинах, то я, безусловно, присоединился бы к группе тех, кто с улыбкой внимал по-человечески теплым и добрым словам бостонского мудреца. Думаю, что постоянное влияние науки, особенно медицины, которой отданы мои студенческие годы, сделало книги Холмса столь притягательными для меня.

Никогда я еще так не понимал и не любил человека, которого никогда не видел. Встретиться с ним стало целью моей жизни, но по иронии судьбы я приехал в его родной город именно в момент, чтобы успеть возложить венок на его свежую могилу. Перечитайте книги Холмса снова и посмотрите, не удивит ли вас главным образом их соответствие духу современности. Подобно стихотворению Тенни-сона „In Memoriam“, они представляются мне трудом, вдруг неожиданно достигшим полного звучания на 50 лет ранее своего срока. Едва открыв наугад любую страницу Холмса, вы сразу же найдете отрывок, где видна широта его кругозора, меткость выражений, исключительное умение находить шутливые, но заставляющие поразмыслить аналогии. Вот перед нами пример, не более удачный, чем многие другие, в котором представлены все эти качества:

„Безумие нередко является логическим ходом мысли сложного ума, однако чересчур перегруженного. Хорошая мыслительная машина должна разрушить собственные колесики и рычажки, если на них неожиданно нагружается то, что может остановить или повернуть вспять их движение. Слабый ум не аккумулирует в себе силы, достаточной, чтобы причинить вред самому себе; глупость часто спасает человека от сумасшествия. В психиатрических лечебницах мы постоянно встречаем людей, попавших туда вследствие того, что называется умственным расстройством на религиозной почве. Признаюсь, что думаю о подобных людях лучше, чем о многих других вне таких заведений, которые придерживаются указанных выше воззрений и которые соображают неплохо и жизни весьма радуются. Любой хороший человек может сойти с ума, если станет придерживаться определенных воззрений. Все грубое, безжалостное, жестокое; все, что делает жизнь безысходной для большинства людей, а возможно, и для всего рода человеческого; все, что допускает неотвратимость уничтожения инстинктов, дарованных, чтобы ими управлять, — неважно, как вы все это называете, и неважно, факир, монах или священник верят во все это, если позволяют себе подобное, — все это любого нормального человека приводит к безумию“.

В этом отрывке заключена не только изрядная доля изящной полемики, имевшей место в „скучные пятидесятые“, но в не меньшей мере и мужество университетского профессора, осмелившегося высказать свое мнение.

Полагаю, что как эссеист Холмс стоит выше Лэма, поскольку его произведениям присущ аромат истинных знаний и практического знакомства с проблемами и делами, которые возникают в жизни, чего не хватает странному лондонцу. Не думаю, что последнее является более редким качеством. Среди моих книг есть „Очерки Элии“. Вы видите, что эту книгу много раз брали в руки. И не потому, что Лэма я люблю меньше других, а Холмса больше. Произведения и того и другого замечательны, но последний всегда затрагивает во мне что-то такое, что находит отклик в моих собственных мыслях.

вернуться

13

Табльдот — общий обеденный стол (в ресторанах, гостиницах)