И раньше случалось такое,— вмешался Федор.— Когда-то на Пьяне Арапша побил нас так, что я едва ноги унес. А после на Воже и на поле Куликовом с ними управились.
Нельзя давать врагу воли! Нельзя!..—- поддержал его атаман,
Не час в лесу хорониться, коли гибнет все! Ордынцам дай только волю — саранчей землю Русскую объедят!..
На всякую беду страха не напасешься! — с жаром продолжал Гордей.— Коли станут все по чащам и топям отсиживаться, изведет нас ворог лютый. Поэтому и решили мы собрать лесную станицу вольную. Не для разбою — для битвы с ордынцами. С Батыги-хана житья от них нет. При нем да при деде его, Чингисхане, весь божий свет Орда повоевала, и не было такой силы, чтобы ее остановить.
Атаман перевел дух и продолжал уже спокойнее:
А ныне уже не то. Ордынские ханы и беки в великом достатке живут, а люд простой бедный —- как придется. Нет между ними былого согласия, нет и силы той...
—* Ты нас, как мальцов, уговариваешь, чтоб не боялись! — буркнул бородатый тарусец.
Не об тебе речь! — сердито блеснул глазами Гордей.—- Ты свое уже отвоевал на печи, да и другие тоже!
Понапрасну ты так, атаман,-— с укором покачал головой старый тарусец.—Да разве я, к примеру, о жизни своей тревожусь! Пошто она мне теперь?..— И тихо добавил: — Да и раньше не боялся. Вместе с князем Иваном
Костянтиновичем Тарусским на поле Куликово ходил. А ныне с сыном его покойным, Костянтином Иванычем, в ополченцах с татарами бился...
Выходит, погиб-таки князь тарусский...— огорченно вздохнул Василько.— Ну и храбро же он сражался! Я рядом с ним был, с порубежниками своими прикрывал его с левой руки. Когда гляжу: упал он на землю. Я — туда! Хотел с коня соскочить, помочь, а меня сзади шестопером по голове...
Убили Костянтина Иваныча,— подтвердил остроглазый тарусец.— Тогда же и убили. Сказывали: встал, а у него кровь изо рта так и хлещет. Снова упал — и помер.
А Князев брат, Володимир?
Живой! — нахмурился тот.— Отбился от татар и ускакал, как увидел, что князя тарусского с коня сшибли. А за ним — дружинники. Тут уж ордынцы всей силой на нас кинулись. Окружили, порубали, в полон взяли.
Они вой лихие, коли супротивников мало! — заметил кто-то.
Где нам, пешим, с рогатинами и топорами, устоять было, ежели они Есе с саблями, копьями, луками, на лошадях, по три-четыре на одного нашего,— мрачно вставил остроглазый молодой тарусец.
Ну, не сразу, Юшка, они нас смяли,— уточнил его брат-близнец.
Не покинули б нас дружинники Князевы, может, все бы по-другому обернулось.
Вишь ты» — воскликнул Василько.- А ведь Володимира за храброго воя на Тарусчине почитали...
Не побеги он, не побили б нас крымцы,— упрямо повторил Юшка.— А боярин Андрей Иваныч Курной славно бился, царствие ему небесное.
Неужто преставился?! — оживился Любим Гон.
Туда ему, лиходею, и дорога! — буркнул Фрол.
Нет, добрые люди, нельзя так! — осуждающе произнес седой тарусец.— Погиб боярин в сече, стоял за землю отчую до своего смертного часа.
Верно, Баула! — поддержал его Юшка.— Как увидел Андрей Иваныч, что Владимир побег с сечи, так уже разъярился, так уж кричал ему и дружине, чтоб воротились... Да куда там — их и след простыл.
И проклял их! — добавил брат-близнец.
Гляди ты!..— недоверчиво протянул Любим.
Боярин славно сражался. Без щита, рука на перевязи... С ним трое сынов его были.
Так все трое и полегли за Тарусу,— добавил старик.
Воцарилось молчание. Лесовики, узнав подробности битвы, в которой принимали участие сидящие перед ними тарусцы, несколько смягчились.
А мы на помощь вам шли, да не успели,— словно оправдываясь, заметил Гордей.
Оно и лучше, не то не сидеть бы вам уже тута с нами,— едко усмехнулся остроглазый и резко добавил: — А ежели б и остались живыми, не звали бы нас на гиблое дело — дюжиной людишек тьму ордынцев бить!
Кто знает, может, не такое оно и гиблое,— возразил брату Юшка.
Сие осмыслить надобно, чтоб с огня да в полымя не попасть,— не согласился с ним бородатый.
Опасаетесь? — поддел тарусцев Василько.
Чего нам опасаться? — повысил голос остроглазый.— Мы отвоевали свое, теперь попробуйте вы!
Да что с ними воду в ступе толочь! Не хотят идти — не надо! Сами управимся!..— зашумели станичники.
Будет! — властно сказал атаман.— Неволить никого не станем. Только не отсидитесь вы по топям да в глухомани лесной — найдут вас ордынцы.
Смирная овца волку по зубам! — выкрикнул Митрошка.— Видели б вы, как крымчаки от нас бегли!
Федор поднялся с земли, спросил, обращаясь к тарусцам:
Далече ли отсюда шлях, коим татары полон гонят?
Верст пять будет.
Добро. Там и учиним засаду! — решил Гордей.
Поведу вас — место там гожее для сего знаю,— вздохнул седой тарусец.
А нас возьмете? — подошли к атаману братья-близнецы.
Кто еще? — оживился Гордей, окидывая взглядом тарусских крестьян.
И я с вами! — швырнул о землю свой колпак бородатый мужик,— Цыть, Акуля! Все одно пойду! — отстранил он разрыдавшуюся жену.
Остальные мужчины, понурив головы, молчали.
Вскоре отряд, в котором было уже около двадцати человек, скрылся в лесной чаще.
ГЛАВА 13
После нескольких часов пути лесная станица спустилась вглубокую ложбину, поросшую кустами орешника и волчьего лыка. Над ними вперемешку возвышались молодые дубки и огромные деревья. Внизу, скрываясь в зелени леса, тянулась широкая тропа. На ней были отчетливо видны следы конских копыт и босых ног, трава на обочине выбита.
Намедни крымцы великий полон гнали,— пояснил седой тарусец.
Часто гонят? — спросил атаман.
Каждый день.
Другой дороги нет,— вмешался молодой крестьянин со светлым чубом,— Со всей Тарусской земли тут ясырь ведут.
А сторожевых много?
Глядя какой полон. Третьего дня было с сотню, не меньше. Но и вели дюже много. Мужиков, баб, детишек...— вздохнул старик.— А день ранее дюжины две татар было. Когда как...
Сами видели али говорил кто? — внимательно оглядывая тропу и прилегавшие к ней кусты, поинтересовался Федор.
Сами,— буркнул остроглазый тарусец.— Не хотел он уходить отсель,— кивнул на седого.— Твердил: «Пока дочку не увижу в последний раз, не уйду...» Мы с ним из одной деревни. Куда денешься? А как увидел, едва удержали. Чуть было на стежку не выбежал: «С дочкой пойду!..» А на что он ордынцам? Убили б, и только.
Им сие просто! — подал голос Митрошка.— Не из корысти собака кусает — из лихости.
Вон, видите? — показал тарусец на кровавое пятно посредине тропы.— На наших глазах ордынец саблей пленника зарубал. После мы его в лесу захоронили.
Душа болит, да что поделаешь, когда их сила...— горестно молвил старик.
Станичники прислушивались к их разговору, молчали.
Ничего, молодцы,— и на них найдется сила! — успокоил тарусцев Гордей.— Засядем, освободим пленников, мужики к нам пристанут — добавится силушки нашей.
Можно,— задумчиво сказал Клепа,— Одно плохо — вельми кусты близко к тропе, стрелять несподручно.
Надо на деревьях засесть! — предложил Федор,— Идозоре мы так всегда делали.
Верно! — согласился с ним атаман.
Непривычно будет! — усомнился кто-то из ватажников.
Время еще есть — приноровимся,— решил Гордей.— К тому же нужда научит. Как оно, Митрошка, говорится* «Нужда скачет...»?
Нужда пляшет, нужда песенки поет! — подхватил Швец.
Н^, за .дело, молодцы!..
Разбросав по тропе колпаки, листья, ветки, станичники взобрались на деревья. Поначалу не удавалось попасть в цель, мешали листья, стрелы падали на землю... Порубежники переходили от дуба к дубу, влезали на них, целились из луков.-
Люди быстро устали сказался долгий переход. Наконец отошли саженей на двести в глубь леса, выставили дозорных: не разводя костра, поели сухарей и солонины.
Ночь прошла спокойно. Утром вернулись на тропу и снова принялись га дело. Понемногу приноравливались. Все чаще то одному, то другому лесовику удавалось попасть в цель...