Забавы придворных

II. ЭПИЛОГ

Эту книжицу я урывками набросал при дворе короля Генриха и силой исторг ее из моего сердца, пытаясь повиноваться приказам моего господина. Моя работа была мне отвратительна, я силился одолеть то, что было выше моих способностей. Музы, бегущие от всех дворов, чуждаются нашего больше прочих, как совершенно им противного и много больше других враждебного, ибо его волнения не перемежаются покоем, достаточным для сна, не то что для занятий. Я понукал их, и они негодовали. Когда, однако, пришел слух о смерти господина моего, вышеупомянутого короля, я, истощив слезы после двухлетнего траура, поднимаюсь к колодезю[534], впервые чувствуя неоценимую выгоду в свободе от двора: оттуда извергнут, я вижу в новом моем покое, в какие плачевные я был там ввергнут узы. Говорю «в покое», и справедливо, если покой там, где можно ясно заметить, что князь тьмы свободен и что попущением Господа, Который изверг его наружу в цепях, царство его всеми обладает[535]. Мы отданы тому, кому были преданы имения и плоть блаженного Иова, и чувствуем его тем свирепей, а себя — неспособней к победе, чем дальше мы от терпения. Обыскивает и опрокидывает вселенную оный ветхий днями[536], всеми сердцами владеет и хвалится господством над миром; прельститель-змий все опоясал извивами, снаружи или ничего не осталось, или мало. Некогда злодеи вершили беззаконие под каким-нибудь разумным предлогом, чтобы прикрыть порочность хотя бы подобием правосудия. Ныне же погибло правосудие, и лица его не обретется. Более того, мир совсем уничтожен, и ярость явственна в грабеже, и столь строптиво затвердел всякий лоб, что скромность и уважение ни во что не ставятся. Уже никто, понеся ущерб, не жалуется и не может искать причины, ибо нет никакого смысла, и никто ему не ответит. И вот мне впервые отраден колодезь, ибо вместе с миром изменились Музы, и уже нет нужды вещать из их пещер и сковывать себя правилами искусств. Мы делаем все, что угодно, как нам угодно, и нет грани между достоинством и пороком. Пусть вернется Катон, пусть придет обратно Нума, пусть отдадут нам Фабиев и призовут Куриев, пусть оживут Рузоны[537]; будет твориться то, что творится. Где нет никакой воспитанности, не выкажет там мудрости Катон, Нума — правосудия, Фабий — честности, учтивости — Курий, благочестия — Рузон. Ни в чем не будет чести порядочным людям, и они, конечно, у нас растеряются. Если же воскресить Нерона, Вителлия, Катилину, они найдут многих ужасней себя. Если вернешь от теней Мамерта[538], ничего не сделают Геликон и Пиерия пред лицом стольких Руфинов. Так пусть спят с Гомером Марон, с Катуллом Марс; пусть бодрствуют и пишут Херил и Клувиен, Бавий и Мевий, и ничто не помешает мне гоготать меж ними[539]. Ныне время таким поэтам. Ни порицать не могут Музы, ни отмщать обиды, ни предъявлять иск касательно своих искусств, как это делается во всех прочих случаях. Потому я с уверенностью, хоть и без оружия, приступаю к делу, которого прежде боялся.

Если бы моя книжица нашла таких читателей! Они-то почтут меня поэтом[540]; но не так нечестивые читают, не так[541], и потому развеют меня, несчастного, как пыль; возненавидят раньше, чем услышат, осмеют раньше, чем обмыслят, позавидуют раньше, чем увидят[542].

534

…поднимаюсь к колодезю… — Здесь и ниже Мап помещает Муз в «колодезь» (puteal); неясно, думает ли он при этом об источнике или об ограде; дело осложняется тем, что ниже упомянуты горные жилища Муз — Геликон и Пиерия (Walter Map 1983, 284).

535

…царство его всеми обладает. — Пс. 102: 19.

536

…ветхий днями… — Дан. 7: 9. У Мапа, однако, так назван дьявол.

537

Пусть вернется Катон, пусть придет обратно Нума, пусть отдадут нам Фабиев и призовут Куриев, пусть оживут Рузоны… — Ср.: Марциал. Эпиграммы. V. 28: «Чтоб добрым помянул тебя Мамерк словом, / Ты не добьешься, Авл, будь ты сама доблесть: / Хоть будешь выше Куриев в любви братской, / Приветливей Рузонов, кротче ты Нервы, / Честней Мавриков, справедливей, чем Макры, / Речист, как Регул, остроумен, как Павел, — / Он ржавым все равно сгрызет тебя зубом» (перевод Ф. А. Петровского). Мап прибавил хрестоматийных Катона, Нуму и Фабиев взамен менее известных лиц, упомянутых Марциалом. Ср.: Ювенал. Сатиры. VIII. 191—192.

538

Если вернешь от теней Мамерта… — Таппер и Огл считают, что имеется в виду Клавдиан Мамерт (живший в V в. богослов, автор трактата «О состоянии души»); скорее, однако, это Мамерк из все той же марциаловской эпиграммы V. 28.

539

Так пусть спят с Гомером Марон, с Катуллом Марс; пусть бодрствуют и пишут Херил и Клувиен, Бавий и Мевий… — Марс (Domitius Marsus, латинский поэт I в. до н. э., друг Вергилия и Тибулла) и Катулл взяты у Марциала (вступление к кн. I), Херил — у Горация (Наука поэзии. 357), Клувиен — у Ювенала (Сатиры. I. 80; ср. выше, примеч. 264), Бавий и Мевий — у Вергилия (Буколики. III. 90; о средневековой известности этих «худших поэтов своего времени» см.: Herren 2001). Руфин отсылает к персонажу клавдиановской инвективы; соположение Руфина и обителей Муз, возможно, очередная отсылка к вступлению к I книге «Против Руфина» (см. выше, IV. 1 и примеч. 526). …гоготать меж ними. — Ср.: Вергилий. Буколики. IX. 36.

540

Они-то почтут меня поэтом… — Буквально: «они сделают меня поэтом» (hii me poetam facient), ср.: Вергилий. Буколики. IX. 32.

541

…не так нечестивые читают, не так… — Ср.: Пс. 1: 4.

542

…позавидуют раньше, чем увидят. — Ф. Таппер отмечает тему зависти, характерную для финальной части произведения: эта глава, «которая, несмотря на ее нынешнее место в составе целого, была несомненно предназначена завершать книгу, содержит краткое упоминание о недостойных читателях этой книги» (Tupper 1917, 552). Ср. примеч. 733.