Но для того, чтобы воплотить идею в жизнь, необходимо было материальное ее обеспечение - одежда, притачные лошади. Не являться же заморским купцам на убогой телеге, в которую была запряжена вислобрюхая клячонка, подаренная Добрыней. Да и средства нужны были, чтобы хотя бы на первых порах платить за пропитание и жилье.
Виктор предложил сложить в общий котел все их имущество и подумать, что можно пустить в обмен с иноземцами на необходимые четверке товары.
Распорядителем решили избрать Ильина, поскольку ему, по общему мнению, принадлежал главный вклад: исправно действующий фонарик, щипчики для срезания ногтей, олимпийский рубль, брелок для ключей с изображением Эйфелевой башни. В порыве благородства Виктор даже согласился на предложение Овцына спороть с ширинки джинсов медную "молнию". Замок давно приводил в восторг коллежского секретаря, хотя в то же время он недоумевал, как такая дорогая вещь могла оказаться на безобразных вытертых до белизны штанах, достойных какого-нибудь оборванца. Ильин сознательно дал уговорить себя пойти на жертву - во-первых, думал он, в двадцатый век можно вернуться и с расстегнутой прорехой или на худой конец снабдить ее пуговицей, а во-вторых, он замыслил убедить самого Овцына в необходимости отдать в обменный фонд малиновый камзол и парик.
Коллежский секретарь, конечно, встал на дыбы, услышав такое предложение. Он потратил на свое одеяние трехмесячное жалованье, одни галуны серебряного шитья чего стоили! А парик - это же настоящий шедевр - как ни мяли его язычники, как ни мок он под дождями, все равно сохранял свой щегольской вид.
Вот именно поэтому Василий и должен отдать свое достояние, настаивал Ильин. Пусть заберет себе полдюжины золотых, оказавшихся у него в поясе, это все равно не деньги, но камзол - целое состояние, надо только умело им распорядиться. Если какому-нибудь заезжему викингу лапшу на уши повесить, то бишь рассказать, что роскошное облачение с огромными орлеными пуговицами привезено из Персии или из Индии, он за него десять гривен золота не пожалеет.
Анна недоверчиво подняла брови, а Овцын посоветовал поменьше фантазировать. Тогда Ильин привел вычитанную им как-то в исландских сагах историю о крестившем Норвегию конунге Олафе Трюгвассоне, мальчиком, попавшем в плен к викингам. Лицо царской крови было обменяно на хороший плащ! В другом источнике рассказывалось о знатной норманке Стейнвер Старой, которая, прибыв в Исландию, расплатилась за земельное владение опять-таки расшитым плащом.
- Так это когда было, - хмыкнул Овцын.
- Именно теперь, сударь, в нашем с вами одиннадцатом веке или каких-нибудь лет тридцать назад... - с неменьшей иронией ответил Ильин.
Анна без колебаний внесла в банк ценностей нитку жемчуга и коралловую брошь.
Иван долго вздыхал, потом достал из-за пазухи кипарисный образок с изображением какого-то святого. Благоговейным тоном пояснил:
- С горы Афон странники, дай им бог здоровья, принесли. Пантелеймон-целитель, от всех болезней помогает.
- А в каком веке он жил? - с подозрением спросил Ильин.
Иван пожал плечами и ответил:
- Знаю только из жития его, что рожден он от знатных родителей в граде Никомидии, отец был язычником, а мать...
- Спасибо, все ясно, - прервал его Ильин. - Это нам подходит, остается выяснить, с какого века у нас на Руси его почитать стали.
- У нас святого Пантелеймона весьма и весьма уважают, - солидно сказал Овцын. - В день памяти его русский флот шведов дважды бил - при Гангуте и при Гренгаме.
- Не вздумай сделать ему такую рекламу при норманнах, - предупредил Ильин.
- А они что, тоже шведы? - простодушно спросил Василий.
- Да, и при этом далеко не столь воспитанные, какими стали при Карле XII...
Дорога вывела их на берег озера Нево в нескольких верстах от крепости Ладога - об этом сказал встретившийся им горшечник, возвращавшийся с базара на подводе, на добрую половину заставленной нераспроданным товаром.
- Худо торговля идет? - полюбопытствовал Ивашка.
Возница почесал спину кнутовищем и сплюнул. Неохотно отозвался:
- Чтоб их лешак всех подавил! От немца продыху нет - завалил дешевой посудой.
А вскоре путники увидели и первых гостей из-за моря - разрезая высоким выгнутым форштевнем рябь озера, летела ладья под огромным красным парусом, расшитым оскаленными мордами чудовищ. Борта были обвешаны желтыми щитами.
Иван перекрестился, увидев богоненавистные изображения.
- Не иначе язычники!
Затем показалась другая ладья, двигавшаяся навстречу первой. Эта шла на веслах - издали казалось, что над бортами мерно поднимаются и падают в воду десятки длинных хрупких на вид спиц.
Потом дорога повернула от озера в бор. А когда он расступился, открылась широкая лента реки. На противоположном берегу высился город, обнесенный земляным валом. Лес мачт выстроился под стеной крепости.
- Все флаги в гости, - машинально заметил Ильин.
- Чего? - не понял Ивашка.
- Да так, стихи вспомнил.
- Пушкин? - спросила княжна. - Мы, кажется, учили.
- Он, - подтвердил Виктор. - Причем почти об этих самых местах писано. В нескольких десятках верст отсюда из Ладожского озера - по-нынешнему Нево вытекает Нева, а еще сотню верст проплывешь и попадешь на то болото, где через семь столетий Петербург возникнет.
Паромщик переправил путников через Волхов прямо под стены крепости. Чтобы попасть к городским воротам, пришлось объехать половину окружности укреплений. Дорога шла вдоль рва, наполненного непроглядно-черной водой.
- Крепость знатная, - похвалил Овцын. - И в мое время с ней немало повозиться пришлось бы. А те каменные фассебреи по углам и нашим осадным орудиям не по зубам.
У надвратной башни несли службу два рослых воина в кольчугах со щитами и боевыми топорами. Ильина удивило то, что их ресницы и брови были густо накрашены, а на шее и на запястьях сияли массивные золотые гривны и браслеты.
Остановив знаком повозку, стражники бегло осмотрели ее содержимое. Ткнув топорищем ветхий мешок, в котором хранились все сокровища четверки, один из них спросил на ломаном русском: