Глобализация стоит ныне перед судом человечества, потому что на другой стороне этих виртуальных заборов находятся реальные люди, отгороженные от школ, больниц, рабочих мест, собственных ферм, домов и поселений. Массовая приватизация и дерегулирование породили армии отгороженных людей, чьи услуги больше никому не нужны, чей образ жизни списан со счетов как «устаревший», чьи базовые потребности остаются неудовлетворенными. Заборы социального отчуждения способны загубить целую индустрию или даже списать за негодностью целую страну, как это случилось с Аргентиной. В случае с Африкой по сути целый континент может оказаться сосланным в глобальный теневой мир, прочь из географии и прочь из новостей, и приоткрываться только во время военных действий, когда на его граждан смотрят как на потенциальных террористов или антиамериканских фанатиков.
На самом же деле на удивление малая часть отгороженных заборами людей прибегает к насилию. Большинство просто переезжает: из сельской местности в город, из страны в страну. Вот тогда-то они и сталкиваются лицом к лицу с ограждениями отнюдь не виртуальными, а такими, что сделаны из железных цепей и колючей проволоки, укреплены бетоном и охраняются пулеметами. Когда я слышу выражение «свободная торговля», то перед глазами встают фабрики, которые я посещала на Филиппинах и в Индонезии, – окруженные заборами, сторожевыми вышками и солдатами, чтобы не просачивалась наружу их высоко субсидируемая продукция, а внутрь – организаторы профсоюзов. Я вспоминаю и о недавней поездке в южно-австралийскую пустыню, в печально знаменитый центр для интернированных Woomera. До ближайшего города от него пятьсот километров; это бывшая военная база, переделанная в приватизированную тюрьму для беженцев и принадлежащая некоему дочернему подразделению американской охранной фирмы Wackenhut. Там, в Woomera, сотни афганских и иракских беженцев, бежавших от угнетения и диктатуры в своих странах, с такой силой стремились к тому, чтобы мир узнал о происходящем за оградой, что устраивали голодовки, прыгали с крыши своих бараков, пили шампунь и зашивали себе рты.
В наши дни газеты полны кошмарных рассказов об ищущих убежища, стремящихся пересечь государственные границы и прячущихся для этого среди товаров – ведь товары обладают гораздо большей мобильностью, чем люди. В декабре 2001 года в контейнере с офисной мебелью были обнаружены тела восьми румынских беженцев, в том числе двоих детей: они задохнулись во время долгого морского пути. В том же году в О-Клере, штат Висконсин, среди аксессуаров для ванных комнат нашли еще два трупа. В 2000 году 54 китайских беженца задохнулись в кузове фуры в английском городе Дувре.
Все эти ограды связаны между собой: реальные, сделанные из стали и колючей проволоки, необходимы для материализации виртуальных, тех, что не допускают ресурсы и блага в руки большинства людей. Охранные фирмы зарабатывают больше всего в городах, где разрыв между богатыми и бедными наибольший – в Иоганнесбурге, Сан-Паулу, Нью-Дели. – торгуя железными заграждениями, бронированными автомобилями, хитроумными системами сигнализации и наемными армиями частных охранников. Бразильцы, например, тратят 4,5 миллиарда долларов США на частную охрану, а 400-тысячная армия вооруженных наемных полицейских превосходит численностью официальную полицию почти в четыре раза. В глубоко разделенной Южной Африке ежегодные затраты на частную охрану достигли 1,6 миллиарда долларов, что более чем втрое выше годовых правительственных расходов на доступное жилье. Создается впечатление, что огороженные территории, защищающие имущих от неимущих, – это микрокосмы того, что быстро становится глобальным охранным государством: не глобальной деревней, призванной делать ниже стены и барьеры, как нам было обещано, а сетью крепостей, связанных между собой бронированными торговыми коридорами.