— В таком случае, атаман никуда не пойдет.
— Тихо, тихо, Пчелка… не будем скандалить при чужих… — примирительно положил я ей руку на плечо. — Ты же все время хотела, чтоб я отправился в Антарию. Твердила постоянно, что я избран. А как подвернулась возможность — противишься. Будь последовательнее. А если это именно тот случай, которым нельзя пренебрегать?
Девушка насупилась, но промолчала. Ведь и в самом деле — Избранники не ходят тропами обычных людей, Судьба их на своих крыльях носит.
— Вот и славно…
Дождался, пока все отошли на нужное расстояние и дал знак старику.
— Я готов. Приступай…
— Это мы с превеликим удовольствием, — неожиданно хищно улыбнулся тот, демонстрируя рот полный крепких, молодых зубов. И даже голос его изменился. Вместо дребезжащего, старческого шепотка послышался густой, дьяконский бас. — Это мы со всем старанием…
Услышав его голос, Мелисса вскрикнула и метнулась вперед, но было поздно. Вокруг нас, поднялся с земли и завертелся густой, пыльный вихрь. Диаметром метров в десять. Но с каждым оборотом он быстро сжимался, пока не превратился в черный, совершенно непроницаемый для взгляда кокон. А потом я почувствовал, что теряю опору, но не падаю, а взлетаю… Как на воздушном шаре…
«Черт, похоже, я все-таки сглупил…» — мелькнула еще заполошная мысль, а потом мир и вовсе пропал. Не осталось никаких ощущений. Мыслей тоже.
Глава 32
Минуту продолжался полет или вечность — затрудняюсь сказать. Восприятие времени пропало вместе с другими чувствами. А в целом — вот я стою на опушке рощицы, а вот — передо мной высится темная громада какого-то готического собора. Только без обязательных крестов на островерхих шпилях башен. К слову, стены здания не просто темные, а антрацитово-черные. Но без характерного отблеска граней, а какие-то смазанные, аморфные. Будто в смолу залитые. Что делает их еще чернее. Особенно на фоне ночного неба.
Впрочем, а что я хотел увидеть, отправляясь к Черному Собору — жемчужно-розовый Тадж Махал или висячие сады Семирамиды? Все вполне ожидаемо. В отличии от внешнего вида моего нечаянного спутника.
Уж не знаю, куда подевался нищий старик, но теперь рядом стоял крупный, под два метра, широкоплечий и слегка раздобревший мужчина лет сорока, заросший густой, под цвет Собора бородой и одетый в красный балахон священнослужителя. Голову мужчины венчала кардинальская шапочка.
Он поглядел на меня с злой ухмылкой и произнес все тем же, густым басом:
— Ну, вот и все… Больше ничто и никто не сможет помешать нашим планам, ваше Императорское величество. Ни ты, ни твоя взбалмошная сестрица больше не препятствие. Пара месяцев и вся Антария упадет к нашим стопам и, как хорошо обученная наложница, станет послушно и старательно угождать всем желаниям хозяина… Ха-ха-ха… А сколько было разговоров, волнений. Избранник, фатум… Ха-ха-ха… Единственно, что ты еще можешь избрать… — мужчина дернул подбородком в сторону медленно открывающейся массивной, как бы не каменной, двери, — … это, как умереть. В бою или на плахе. Поскольку даже вечное заточение в подземельях Собора для тебя не возможно. Конечно, смотреть на ваши с сестренкой бесконечные муки и унижения — весьма приятное зрелище… Но, только глупец станет рисковать, имея дело с избранными. Все равно, что трапезничать при свечах, накрыв скатертью бочки с огневым зельем. А Гроссмейстер…
— Эй! — решил я прервать монолог чернобородого. — А как же последнее слово?
Двери в храм отрылись явно не с намерением пригласить меня зайти на огонек. Во всяком случае троица рыцарей с ног до головы закованных в латы традиционно черного колера, если и излучали приветливость и радушие, из-под опущенных забрал это понять было сложно. А вот руки сжимающие рукояти мечей — жест куда более вразумительный. Так что хотелось бы хоть немного прояснить ситуацию. И сделать это куда проще методом «вопрос-ответ», чем выслушивать похвальбу и угрозы, заманившего меня в ловушку «старика».
Моя реплика возымела нужное мне действие, и чернобородый на мгновение замер с открытым ртом, так и не закончив фразу. Потом сглотнул и раздраженно проворчал:
— Какое еще последнее слово?
— А что, нельзя? Ну, тогда хотя бы последнее желание. Даже казнимым преступникам полагается последняя рюмка или папироса.. — прибавил чуть быстрее, умеренно слезливым тоном.