— Да, не меньше. С выездом — раз, а во-вторых — физика! Из физики беса гнать куда дороже, чем из людей.
Георгий Сергеевич рассмеялся, похлопал Николая по плечу.
— Физика, физика, м-да… — Глянув краем глаза на дверь, за которой скрылась Катя, Георгий Сергеевич сказал, понизив голос: — Скажи мне, Коля, только честно! У тебя с Катей что, серьезно? Или так…
Николай от растерянности как-то глупо разулыбался и неопределенно пожал плечами. — Ясно, — вздохнул Георгий Сергеевич, и лицо его стало печальным. — Если Катя полюбит, то тут что же, тут ничего не поделаешь, человечек она основательный. Пусть будет счастлива. Но, Коля, прошу тебя, очень прошу… Не сманивай ее в город. Она у меня одна, понимаешь?
Николай кивнул. Георгий Сергеевич крепко стиснул его локоть, прикрякнув, отвернулся, вышел на крыльцо, спустился в огород. Словно почувствовав неладное, выскочила Катя — глазищи тревожные, с болью.
— Что произошло, Коля? А где папа? О чем вы с ним говорили?
— О тебе…
— Да-а? Обо мне? И что же?
— Потом скажу.
— Не-ет, давай сейчас. Говори!
Николай обнял ее, заглянул в глаза. Господи! И за что ему такое счастье! Как мог он столько лет жить и не знать, что есть на свете этот маленький чудный человечек, этот светлячок, ласковая букашка, без которой он уже и не мыслил своей дальнейшей жизни… У него даже перехватило дыхание от нежности и любви к Кате. Они стояли, молча глядя друг другу в глаза, не в силах оторваться, отвести взгляд. На крыльце предупредительно покашлял Георгий Сергеевич.
— Ну, мы поехали, — сказала Катя, когда Георгий Сергеевич вошел в дом. — Ужин и завтрак тебе есть, пожалуйста, папочка, не забывай завтракать, а то ты вечно впроголодь. Прошу тебя!
— Хорошо, хорошо, будет сделано, — как-то виновато пообещал Георгий Сергеевич.
Катя поцеловала его и уже от крыльца помахала рукой:
— Пока!
Георгий Сергеевич стоял с вымученной улыбкой, глаза у него были скорбные, как у большой доброй собаки.
6
У часовенки было пусто — Вадим и Олег, как и договаривались вчера, после обеда ушли в деревню пешком, была пятница — банный день, и ребята решили как следует попариться, смыть недельную грязь. Николай протопил баньку с раннего утра, но помыться удалось только перед ужином — камни хорошо держали тепло, да и бак был велик, водичка поспела в самый раз.
Катя захватила с собой корзинку с припасами — после опытов, среди ночи так хорошо попить чайку и пожевать хлеба со сметаной и с зеленью.
Николай по-быстрому развел костер, заменил фляги: с водой подтащил к костру, пустые кинул в багажник. Потом запустил «самовар», но освещение не стал включать — ночь была светлая, лунная, небо светилось, как огромный рефлектор, и видно было великолепно. Катя поглядывала выжидающе и, когда Николай подошел, нетерпеливо потянулась к нему, обняла за шею, приникла…
…И в палатке было светло — чистые простыни, которые Катя привезла с собой, казались голубыми. Рядом поигрывал приемничек, за палаткой монотонно шумела труба в режиме прогрева. Катя лежала на спине, расслабленно раскинув руки, улыбаясь, с закрытыми глазами. Николай, опершись на локоть, разглядывал ее лицо, травинкой трогал ресницы, брови, касался носа, щек. Катя пофыркивала, смеялась.
— А почему больше не берешь сказки Пушкина? — спросил Николай.
Катя приоткрыла глаз, вздохнула.
— Так…
— А почему раньше брала?
— Так…
— А почему Георгий Сергеевич такой грустный?
— Он добрый.
— Потому и грустный?
— Да.
— Понял. Грустный оттого, что не может дать мне по шее. Так?
— Так.
— А надо бы?
— Наверное…
— Почему?
— Ну как… У тебя же семья, сын… И мне надо бы дать по шее, да?
— Давно пора.
— Вот видишь, значит, я права… Но подожди еще немножко, ладно?
— Хорошо, подожду — немножко. Лет пятьдесят-семьдесят. Да?
— О-о-о! Какими мы будем старенькими! Нет, Колечка, так не пойдет. Не хочу мешать твоему счастью. Я ведь что — одна из многих, да?
— Дурочка-любовница! Милая букашка! Мотылек! Сама виновата, полетела на огонь.
— Ишь какой хитренький! Тебе-то что, помахал ручкой и — привет! А мне?
— А что тебе? Ты же сама говорила, что Георгий Сергеевич хочет перебраться в город. Тем более, мать у него там одна. Вот и будем горожанами. Ты — в институт пойдешь, я — помогать буду…