Оксиюк-младший успевал и есть и говорить, он увлеченно разглагольствовал о прогрессе, детях, преемственности и прочих животрепещущих материях. Есть ли в природе нечто, что обязывает человека быть нравственным или безнравственным? Почему, откуда люди взяли, что быть добрым хорошо, а злым плохо?
И дорастет ли человечество, успеет ли дорасти до швейцеровского благоговения перед жизнью…
— Развитие человечества идет, увы, зигзагообразно, со страшной раскачкой, — говорил он. — Страны, режимы заносит, волны террора захлестывают то один народ, то другой. Обратной связью, возвращающей системы в равновесие, является человеческая кровь. Да, да, кровь! И так продолжается целую вечность! А уже давно пора бы научиться хомо сапиенсу как-то по-другому успокаивать страсти. Коллективным разумом, стремлением ко всеобщему добру…
— Вы считаете, что человек предрасположен к добру? — перебил Николай.
— А ты как считаешь? К злу? — удивился Оксиюк-младший.
— «Природа знать не знает о былом, ей чужды наши призрачные годы», а также — доброта, справедливость, мораль. Природа знает лишь целесообразность и стремление к полной свободе. В этом смысл существования материи вообще и человечества в частности, — выпалил единым духом Николай. Аня пнула его под столом, и довольно больно.
— А ты, Коля, анархист, натуранархист, — уточнил Оксиюк-младший. — Значит, по-твоему, смысл существования человеческого рода в свободе, в жизни без морали, без добродетелей?
— Это в пределе. Когда сознательность достигнет предела.
— Странная философия… Вспомните сенсационную находку кроманьонца без руки. Причем руку он потерял в молодости и прожил после этого еще достаточно долго — об этом свидетельствует заизвестковавшийся конец локтевой кости. Следовательно, долгие годы о нем заботились соплеменники! Доброта в человеке заложена изначально, доброты больше, чем злобы. Никаких сомнений быть не может!
— Но почему же люди без конца воюют и вот уже готовы вообще уничтожить себя? — спросил Николай. Его раздражала манера тестя говорить все время как бы с трибуны, на публику, и хотя понимал, что не потянет сейчас в споре с ним, но изворачивался, искал любую зацепку, чтобы не остаться в долгу, показать, что и он не лыком шит.
— Хо! — воскликнул Оксиюк-младший и раскатисто рассмеялся. Круглое лицо его было красно, глаза сквозь пенсне совсем не были видны, седые волосы ежиком, как у дедули, торчали боевито, по-молодежному. — Я достаточно умен, чтобы понять, что недостаточно умен для ответа на твой вопрос.
Николай покраснел: тесть намерен загнать его в лузу и не стесняется в выражениях! Оксиюк-младший, казалось, совсем не был озабочен, как и на кого действуют его слова, он чувствовал себя в центре внимания, и этого ему было вполне достаточно.
— Впрочем, могу ответить словами Канта. Надеюсь, это подходящий ум для твоего вопроса. Попробую вспомнить дословно, если ошибусь, прошу простить и поправить. «Что касается системы, которая проклинала бы всех, — так, кажется, писал Кант в трактате „Конец всего сущего“, — то она невозможна, поскольку тогда остается непонятным, зачем вообще были созданы люди. Мысль об уничтожении всех указывала бы на явный просчет высшей мудрости: будучи недовольна своим творением, она не нашла никакого иного средства его улучшить, кроме как разрушить его». Вот так!
Кривовато усмехаясь, Николай почесал в затылке.
— Утверждение Канта неубедительно.
Оксиюк-младший, собравшийся было продолжить свой восторженный монолог, вдруг как бы споткнулся обо что-то, рот его открылся, глаза выпучились, он весь затрясся от хохота. Подпрыгивали даже стекла на его носу. Сквозь смех он то и дело повторял, захлебываясь словами: «Канта… неубедительно… Канта неубедительно… Канта! Неубеди…» Николай не намерен был пасовать, хотя Аня больно щипала его под столом.
— Почему же, дорогой мой, неубедительно? — спросил Оксиюк-младший, разглядывая Николая как некое диво, неизвестно откуда взявшееся. — Как это у тебя язык повернулся сказать такое?
Николай решительно отвел Анину руку.
— Утверждение Канта неубедительно, я считаю, потому, что вторая половина его рассуждения, где он говорит, что, дескать, тогда непонятно, зачем вообще были созданы люди, — вот это самое «зачем» не является серьезным основанием. А низачем! Люди созданы были низачем! Тогда и все рассуждение Канта летит.