Дайес отвел Януса за плечи и, сжав их, посмотрел в глаза – водянисто-голубыми очами Порядка:
– Пусть доказательством моих слов послужит отсутствие брата или сестры. Ты единственное дитя, единственное и неповторимое, самодостаточное, как слившиеся воедино близнецы Инь и Ян. И мы воспитаем из тебя величайшего демиурга всех времен и миров.
– Ладно, – Янус шаркнул носком ботинка, что теперь крепко сидел на его ножке, – я тоже вас люблю.
У Лебье дрогнул уголок губ. Ребенок прежде не видел улыбки отца.
– Береги это чувство. Когда будет особенно горько, вспоминай наш разговор. – С этими словами Дайес отколол с мундира брошь в форме белого вейнита и осторожно нацепил на лацкан блузки Януса. – Эта брошь исполнит твое желание. Любое.
– Ого! – личико ребенка озарилось, и он покрутился вокруг своей оси, наслаждаясь блеском переливающихся камней. – Я красивый!
Дайес вздохнул, и о чем он размышлял в тот момент, никому доподлинно не было известно. Он взирал на сына, как Ра Лебье Инитийская – на посетителей галереи, и тогда глава Школы Порядка полностью порос камнем, что отвергает любые отметины. Однако, Дайес Лебье оставил ахиллесову пяту, чтобы однажды кто-то начертил на ней свои инициалы и перестал его бояться.
– Желаете продолжить просмотр, о загадочный из загадочнейших, Гость-Ай-Хе8?
– Нет. Не желаю.
ЦеЦе намотал невидимый клубок из своих перемещений и мигнул фиолетовыми огоньками:
– Жаль мне слышать отказ твой, почтенный! Мне приказано показывать различные эпизоды жизни объекта внимания твоего, пока они, – пискляво откашлялся прибор, – не польются у тебя, о свет фасеточных очей моих, из носа и ушей. Представь, Гость-Ай-Хе, о мудрейший из жертв пыток.
Гость-Ай-Хе спрятал лицо в руках. Он оттянул кожу, поглядев на муху исподлобья.
– Мне плевать на жизнь твоего объекта, – процедил он. – Но, если мы так ничего не решим, а я буду вынужден слушать твой невыносимый писк, лучше продолжай показ.
* * *
Передо мной поставили миску, по краям которой расплескался ароматный бульон – ложки не выдавали, и я осмотрелась, чтобы не выделяться из толпы: длинношеие опускали головы к самым тарелкам и, обхватив их, выпивали суп через край, а после, обмочив пальцы в емкостях с мыльной водой, доедали мясо и клейкое зерно руками. Так себе удовольствие, но живот урчал как умирающий кит, поэтому пришлось повиноваться местным традициям. Я робко попробовала бульон, но, восхитившись его вкусом, выпила все до остатка. Когда осталась только изогнутая кость с волокнистым мясом и клейкие бобы, остановила себя: кто знал, чем питаются местные – вдруг, не знаю, домашними кошками? А бобы выглядели ничего, но руками есть не горела желанием.
Пока спутники наслаждались едой, я пила странный сок, по вкусу напоминавший березовый с нотками бузины, и рассматривала забегаловку. Сколотый из досок навес был затянут плотным тентом, и помещение свободно продувалось ветерком. В углу около замызганного кухонного оборудования стоял рокурианец – новые знакомые называли их так, – и его голова терялась где-то под потолком. Видимо, время от времени шеи приносили хозяевам дискомфорт, и они нуждались в том, чтобы вытягивать их и разминать. Необычные существа.
Я перевела взор на спутников, что сидели напротив нас с Яном. Партизан Харот уничтожал порцию за порцией – в его арсенале числилась стопка мисок, и он опустошал четвертую. Харот выбрал пенистый напиток зеленоватого оттенка, который превращал его обгоревшее лицо в малиновое нечто. Чего не скажешь о напарнике Партизана – элегантный Гильгамеш, чья кожа переливалась благородной бронзой под звездами, чинно наслаждался тем же напитком, что и я, периодически ловя мой взгляд и мимикой извиняясь за поведение старика.
Прежде чем мы пошли на мировую и вместе отправились на обед, Гильгамеш предупредил нас, что внештатная ликвидация «заброшки» привлечет не только Агентство Иномирной Недвижимости, но и иных лиц. Он предположил, что можно ждать кого угодно, включая послов соседних миров. Я сразу подумала об Инитии – как о метрополии Ро-Куро.
– То есть вы типа как пираты? – спросила я, и Партизан Харот зыркнул на меня, как на врага. – Что?
– Каперы, – с улыбкой поправил Гильгамеш. Его ладонь легла на плечо борова, который вернул морду в миску и продолжил набивать желудок.