— Зина при смерти, — выдохнула мать, утирая сухие глаза. — Уксусом отравилась. Прибегал ее муж. Не знаю, откуда узнал адрес. Умолял помочь ему попасть в реанимацию.
В голове что-то лопнуло. Стало тихо-тихо, будто я упал на дно самой глубокой могилы. «Зина, Зина, чего тебе не хватало? Ты исполнила самую дикую шутку в своей жизни!»
Она умерла на третий день. Муж Зины больше не наведывался. Да и какого лешего он забыл у меня?! Через два месяца я сидел у ее могилы, смотрел в смеющиеся глаза на потускневшем фото и плакал.
III
Мой друг детства Коля Клячин мотался по зачуханным городкам и весям в поисках раритетов — хобби у него было такое. Выкупит у старух за гроши древние безделушки, приведет их в порядок и сбагрит музею, в коем числился реставратором. Если же повезет, то — коллекционерам за более приличные деньги.
Однажды, после очередной вылазки Клячина в народ, мы пропивали рубли за самовар, который он слямзил у одного забулдыги. Весь вечер Коля рассказывал о жлобах, желающих получить за грошовую иконку целое состояние, о бандитах, охотящихся на скупщиков антиквариата. Я так и заснул под его монотонное брюзжание; проснулся же оттого, что музейный работник громыхал пустыми пузырями. Он по очереди подносил их к глазам, внимательно изучая на просвет, — не осталось ли там чего-нибудь, полезного для здоровья? Убедившись в отсутствии оного, Клячин с сожалением возвращал бутылки на место. За окнами занимался рассвет.
— Ты чего вскочил в такую рань? Воспоминания о самоваре вызывают угрызения совести? — Мой язык еле ворочался.
— Не спится, — облизал пересохшие губы Коля. — А самовар я не стырил, а взял для музея. Так сказать, для организации культурного досуга населения.
Он снова нагнулся к бутылкам. Те недовольно звякнули.
— Наверное, уеду на пару дней. Прокачусь по деревушкам, здоровье поправлю или расшатаю окончательно. Пока не определился. — Клячин повернулся ко мне и обреченно развел руки. — Ни капли!
Я не понимал: зачем куда-то тащиться, тем более — с бодуна?
— На кой тебе эти путешествия? Довести себя до скотского состояния можно и здесь.
Коля посмотрел на меня, как на убогого.
— Хочется, чтоб было красиво. Я же художник в душе. Там знаешь, какие места?! Покосившиеся церквушки, избушки на курьих ножках. Там народ совсем другой — не испорченный прогрессом взаимоотношений. Во всем преобладает сермяжность. Люди общаются на другом языке. Они даже матерятся как-то по-особому! Городской интеллигент выплевывает брань с пафосом, бросая вызов обществу. Деревенские жители используют ненормативную лексику как нечто неотъемлемое. От нее не веет пошлостью. Без этих слов язык теряет мелодичность: «Там русский дух, там Русью пахнет!» — во время лекции антиквар обыскивал квартиру.
— Вы, художники, — алкаши с извращенным восприятием мира. Чем тебя не устраивает домашняя обстановка?
— Не-е-е, — заблеял он. — Душа просит праздника, к народу тянется. Черт, помню, что оставалось…
С криком папуаса, поймавшего змею, он вытащил из-за дивана ополовиненную чекушку. Тут же разлил по стаканам. Пить не хотелось, но отказать другу я считал поступком крайне аморальным.
— С народом бухать опасно — могут побить! — заметил я.
Теплая водка застряла в глотке и просилась наружу. Удержать ее в себе стоило больших усилий. Бросив под язык щепотку соли, я дожидался, когда тошнота отступит. Слюна мгновенно наполняла мой рот, я едва успевал ее сглатывать. Наконец меня отпустило.
— Пей со мной, я о тебе некролог бесплатно напишу и эпитафию, если хочешь.
Клячин проигнорировал заманчивое предложение. Он осушил рюмку и стал искать сигареты. Потом вернулся к теме общества.
— Я с цивилизованным обществом не пью. У меня для этого морда неподходящая: я говно на его фоне. — Сморщив нос, он принюхался: не пахнет ли от него экскрементами. От Коли пахло хуже, но я не подал вида. В этот миг его передернуло, будто от самого себя Клячин пришел в ужас и отвращение. Он был человек тонко чувствующий, всегда искал путь к совершенству, а тут — дерьмо! Такие крушения иллюзорной безукоризненности бывают мучительны. Не все справляются с ними и начинают разлагаться еще при жизни.
— На фоне современного общества даже говно выглядит привлекательно, — ободрил я Колю.