— Средняя продолжительность жизни таких, как мы — пять, от силы, семь лет. Редко кто перешагивает десятилетний рубеж. Все это время человек зажат в четырех стенах. Ты за полгода на улице сколько раз был? Уверен, что ни разу! Потому что тебя надо спускать по лестнице. Вытаскивать коляску, а после прогулки ее мыть. Геморроя слишком много. Сначала книжки читаешь, телевизор смотришь. Жить чужой жизнью постепенно надоедает, а собственная — угнетает. Инвалид отгорожен от общества и зависим, как животное в вольере. Беспомощное, одинокое животное! Все реже и реже навещают друзья — у них свои интересы, в которых тебе нет места. Ладно, если есть кому за тобой ухаживать. А если нет? Что тогда? Глянь на мои руки. Пальцы почти не двигаются и ни черта не чувствуют. Закурю, бывало, задумаюсь… Опомнюсь, а на пальцах — волдыри. Кисть не сжимается — ложку держать не могу. Сделали мне на заказ «весло» — к запястью крепится. Тоже самое — с зубной щеткой, и со всем остальным. Хорошо, мать-старуха еще жива. Жена ушла, когда мы с тобой еще в больнице лежали. Вот и думай, высока ли цена такой жизни? — он ненадолго задумался. — Думаешь, я жалею себя? Ни капли! Мать жалко. Мне за ней ухаживать надо, а не наоборот. Дома я не пил, а здесь сорвался. Вернусь и — опять в завязку.
Плафон не знал, что ответить. Прибрав на столе, он отворил балкон и избавился от пустых бутылок. Каждый бросок сопровождался звуком битого стекла. Санаторий жил взахлеб, сея вокруг себя осколки горькой правды.
Строитель надавил на красную кнопку в изголовье кровати. Прибежала нянька, бойкая тетка с черным пушком над верхней губой. Она без умолку тарахтела, меняя на строителе памперсы.
— Теперь веселее тебе будет. А то и поговорить не с кем!
В мятой футболке и перекрученных на мосластых ляжках трико строитель принял вид интеллигентного человека. Нянька ловко закинула его в коляску. Присев на корточки, она натянула на мертвые дугообразные ступни тапочки.
— Может, скотчем их примотать? Потеряешь ведь, — предложила нянька. — Ну, как знаешь! Я у тебя отхлебну чуток — давеча погудела малость.
Не дожидаясь ответа, она осушила стакан водки и рванула дальше исполнять профессиональный долг.
IV
Вечером санаторный корпус зашевелился. Первым в палату заглянул кривоногий мужик с вывернутыми внутрь лодыжками. Познакомившись с Плафоном, он сказал: «Я мигом! Только за женой сгоняю!» — и вприсядку выскочил из палаты. За манеру передвижения его прозвали Колобком. В санатории отдыхали и семейные пары, и даже вполне здоровые граждане, ухаживающие за родственниками. Вот эти ухаживающие и снабжали колясочников всем необходимым, затариваясь в магазинах. В крайнем случае водку с переплатой брали у медсестер и нянек.
Супруга Колобка, миловидная женщина, сидела неподвижно, словно манекен. Ее высохшие, как у строителя, бесцветные кисти прилипли к подлокотникам. Фигуру опоясывал широкий матерчатый ремень. На тонких ногах с раздутыми коленями лежал пакет. Из него выглядывали горлышки бутылок.
— Знакомьтесь! — сказал Колобок.
— Марина, — улыбнулась жена Колобка и еле шевельнула пальцами.
Голова женщины, с гордо вздернутым подбородком, осталась неподвижной. Казалось, Маринка преднамеренно задрала его, чтобы выглядеть подтянуто и независимо.
— Василий! — представился Плафон и сделал комплимент: — У вас красивый пояс!
— Спина у Маринки слабая, не держит совсем, — пояснил Колобок его предназначение. — Чтобы не вывалилась из коляски, я ее пристегиваю.
Колобок хлопотал у стола. Появились стаканы, открытая банка с огурцами и шпроты. Откупорив бутылку, Колобок убрал в шифоньер пакет с оставшейся водкой. В этот момент в палату заехал полный мужик лет пятидесяти.
— Всем привет!
Звали мужика как персонажа трилогии Астрид Линдгрен. Во время кровельных работ он упал с крыши. С тех пор Карлсон жил в коляске. Выставив два пузыря янтарной «Анапы», он помог Колобку сервировать стол.
В первую очередь стакан поднесли хозяину палаты. Черепушка того запрокинулась и проглотила содержимое. Плафона ошеломила нежность, с которой Колобок ухаживал за супругой. Приложив к губам Маринки стакан, он дождался, когда та выпьет. Затем вытер ей носовым платком губы и вогнал между них маринованный огурец. Тот с хрустом исчез в белозубой «мясорубке».
— Дерябнем за знакомство! — предложил Карлсон.
Плафонова сила воли хирела, желание выпить — росло. «Черт с ним, сегодня оторвусь, а завтра начну реабилитацию», — решил он. Водка развеяла пелену летаргического сна, в котором Василий пребывал полгода, разукрасила мир в веселые тона. Санаторная келья стала больше и уютнее. Необычайная, давно забытая легкость вернулась к Василию и толкала на разговоры.