Здесь были найдены также две чрезвычайно, интересные человеческие головы, вырезанные из диорита, которые могли принадлежать скульптурам, стоявшим на храмовых скамьях. Одна из них, очень пострадавшая, в египетском стиле — работа не египетского, а местного мастера, который пытался не слишком искусно подражать египтянам. Эта скульптура, очевидно, относилась ко времени, когда Ярим-Лим стал обретать независимость, когда влияние фараонов XII династии было в Алалахе еще сильно и член царского дома считал своим долгом иметь свое изображение, выполненное по художественным канонам, принятым при дворе сюзерена. Но в манере исполнения головы другой скульптуры — хочется думать, что это портрет самого Ярим-Лима, — нет ничего египетского. Это работа иной школы (и соответственно выполнена в иных политических условиях) и представляет собой оригинальное произведение искусства.
По технике исполнения эта скульптура напоминает шумерское искусство раннего периода. Ближе всего к ней по времени и стилю найденная в Ниневии замечательная бронзовая голова, возможно, скульптурный портрет Саргона, царя Аккада, но она старше нашей скульптуры на несколько столетий. Похоже, должна была существовать (возможно, в Северной Месопотамии) какая-то школа, о которой нам ничего неизвестно; истоки ее восходят к искусству шумеров, но впоследствии она развивалась своим собственным путем и достигла такого уровня, до которого редко поднимались на Ближнем Востоке. Эта голова Ярим-Лима(?) — единственный образец, но из какого бы центра художественной культуры он ни исходил, это замечательный скульптурный портрет и превосходная художественная работа.
Город, подобный Алалаху, местопребывание царя, чьи владения были разбросаны столь широко и чье богатство накапливалось в основном за счет международной торговли, всегда был открыт различным влияниям извне, но чужеземный характер найденных здесь предметов необязательно свидетельствует об их неместном происхождении. Каменные вазы из загадочного подземелья во дворце могут сойти за египетские, но столь же вероятно, что они местного производства, а мастер выбрал египетский образец только потому, что к нему привыкли его заказчики.
Сырье ввозилось так же, как и готовые изделия. Так, возле внешней стены большого здания периода Ярим-Лима (мы не могли раскапывать его, так как оно находилось непосредственно под более поздним дворцом Никмепа) мы обнаружили мастерскую, в которой изготовлялись обсидиановые вазы. Обсидиан, или вулканическое стекло, доставлялся из Восточной Анатолии; он поступал в форме гладко отесанных прямоугольных блоков размерами 12×8×8 дюймов. Мастер придавал форму вазе, используя старую технику обработки камня — оббивку и отжим, затем сверлил с помощью твердого сверла с круглым окончанием близко друг к другу дыры, а перемычки между ними выламывал; после этого вся поверхность гладко очищалась, отчего изделие становилось матовым и непрозрачным; наконец, сосуд полировался и в законченном виде выглядел как бы сделанным из черного или бутылочно-зеленого полупрозрачного стекла. Изготовление изделий из такого неподатливого хрупкого материала было делом столь же деликатным, сколь и трудным, и можно себе представить, что все производство было сосредоточено в руках нескольких умельцев, чьи изделия продавались на рынке по высоким ценам.
Чем дальше мы вели раскопки строений слоя VII, тем более поражались характеру обнаруженной здесь керамики. Прежде всего, традиционная расписная посуда, характерная для слоев XIV–VIII теперь полностью исчезает; мы не нашли ни одного раскрашенного сосуда такого типа. Справедливо утверждение, что во времена процветания страны искусство керамики обычно отходит в тень: богачи предпочитают ставить на стол посуду из бронзы, серебра и золота, а не старые глиняные сосуды, и посуда, которая долгое время считалась в Алалахе предметом роскоши, могла выйти из моды, когда Ярим-Лим стал царем. Но в данном случае дело обстояло не совсем так. Во дворце, в храме и в некоторых захоронениях победнее мы нашли массу сосудов, нерасписных, но самых разнообразных форм, — было обнаружено более 40 типов и только 11 из них встречались в более глубоких слоях, все остальные появились в период правления Ярим-Лима; налицо явное нарушение керамической традиции. Причем десять из этих новых типов керамики не выходят за пределы слоя VII, и когда мы начали раскопки в слоях VI и V, то увидели, что старая расписная посуда до некоторой степени возродилась и не менее 20 старых типов, пропавших в слое VII, теперь появились снова. Следовательно, перерыв в традиции был временный, совпавший с правлением Ярим-Лима.
Правители Ямхада были первоначально царями Алеппо; они захватили Алалах и превратили его в царскую резиденцию, но тем не менее они были здесь чужаками и, как таковые, принесли с собой новые веяния и новое искусство; Возможно, некоторым новшествам противились; очень может быть, что старая расписная керамика, характерная для Алалаха в течение многих веков, расценивалась как «национальный» символ, противостоящий чужеродным влияниям, и потому сознательно искоренялась. Весьма вероятно, что «гонения» такого рода со стороны нового порядка распространялись не только на керамику. Династия Ярим-Лима, хотя город богател и процветал, вызвала такую ненависть горожан, которую нельзя объяснить лишь насильственными переменами в домашней посуде. Очевидно, для нее были более веские основания. Некоторые поздние переделки во дворце свидетельствуют о растущей непопулярности царской семьи и. недоверии к подданным. Входная дверь центрального двора, ведущая в парадные и жилые помещения, была заложена кирпичом. Новая дверь прорублена во внешней стене (юго-западной) комнаты для посетителей в парадной части дворца. Остальные стены были укреплены, а само помещение превращено в караульное: только минуя его, можно было попасть в зал приемов, и только таким путем, пройдя потом через другую прихожую (где опять-таки легко было поставить охрану), посетитель мог выйти в центральный двор и оттуда в жилые помещения дворца.
Раскапывая здание, мы обнаружили, что оно горело. Пожар был столь сильным, что даже в толще стен сырцовые кирпичи были ярко-красного цвета и потрескались; стенная штукатурка, смесь песка и извести, превратилась в стекловидное вещество, а базальтовые стенные плиты не только потрескались, но в некоторых местах практически расплавились; к тому же дворец был полностью разграблен. В новом помещении для стражи мы нашли скелеты пяти вооруженных мужчин, и еще два были найдены в других помещениях. По моему впечатлению, семь скелетов — слишком мало. Если дворец подвергся нападению врагов извне, что могло случиться только после успешного штурма городских стен, то он был последним укрытием для осажденных, которые держались бы здесь до последнего; в таком случае он был бы забит скелетами. То, что мы увидели, говорило скорее в пользу неожиданного нападения. — обычная дворцовая стража была внезапно уничтожена, после чего уже некому было оказывать сопротивление, и все здание оказалось в руках нападающих. Это указывает на мятеж жителей Алалаха. Позднее мы обнаружили, что все другие правительственные здания были сожжены таким же образом — храм, крепость, городские ворота, большое здание под дворцом Никмепа, и мое первоначальное объяснение стало выглядеть не таким убедительным, хотя, возможно, все-таки оно остается верным. Если гарнизон в городе составляли воины из Алеппо и других восточных провинций царства, нападение на них неизбежно должно было последовать за захватом царского дворца, а царь Никме-эпух едва ли полагался на местных солдат. В то же время гипотеза о разрушении города врагами извне между 1750 и 1730 гг. до н. э. тоже имеет слабые стороны, ибо Алеппо, главный город царства, частью которого являлся Алалах, похвалялся своей «великой царственностью» еще долго после 1700 г. до н. э. Правда, это была эпоха больших перемен и таких перемещений народов, которые время от времени меняли ход истории Ближнего Востока: приблизительно тогда же касситы вторглись в Вавилонию и захватили часть ее территории; около 1730 г. до н. э. семиты-кочевники хлынули в долину Нила и под именем гиксосов, «пастушьих царей», узурпировали трон фараонов, но мы не можем с такой же определенностью объяснить падение Никме-эпуха вторжением иноплеменников. В целом местное восстание кажется более вероятным, и, хотя жителей Алалаха в борьбе за независимость могли вдохновлять события, происходящие во внешнем мире, и, возможно, они даже получали какую-то помощь извне, я думаю, что только этому восстанию следует приписать падение династии Ярим-Лима.