Она пожала плечами. Слова изошли из нее пеной. Она и не собиралась ничего такого говорить.
— Скорее жуть как одиноко, — ответил он, по-прежнему хмурясь, и это слово крохотной зубочисткой ткнуло ей в мякоть нутра, которую она не собиралась обнажать. — А родных нигде нет?
— Ну, есть тетка на Гавайях, но… — Что она творит? Зачем она ему рассказывает? Джейни в смятении осеклась. Потрясла головой: — Я не могу. Извините.
— Да мы же ничего и не сделали, — сказал он.
Джейни безошибочно разглядела волчью тень, скользнувшую по его лицу. В голове всплыла цитата из Шекспира — мать шептала это Джейни, когда в торговом центре они проходили мимо каких-нибудь юнцов: «А Кассий тощ, в глазах холодный блеск»[1]. Мать то и дело выдавала что-нибудь эдакое.
— В смысле, — промямлила Джейни, — я про это обычно не говорю. Не знаю, зачем вам рассказала. Ром виноват, наверное.
— А почему бы не рассказать?
Она глянула на него. Самой не верилось, что она ему открылась — что она поддается неоспоримым, надо признать, чарам этого бизнесмена из Хьюстона с обручальным кольцом на пальце.
— Ну, вы же…
— Что?
Чужой. Но это детский сад какой-то. Она ухватилась за первое же пришедшее на ум слово:
— Республиканец? — И весело рассмеялась — мол, пошутила. Может, он и не республиканец вовсе.
В его лице лесным пожаром вспыхнула досада.
— И что с того? Поэтому, значит, я филистер?
— Что? Да нет. Нет, конечно.
— Но думаете вы так. У вас прямо на лбу написано. — Он как-то весь подобрался. — Вы считаете, у нас нет чувств? — Восхищение ушло из карих глаз — теперь они сверлили Джейни с уязвленной яростью.
— Может, о карри поговорим?
— Вы считаете, у нас не разбиваются сердца, мы не рыдаем, когда рождаются наши дети, и не ищем свое место в мире?
— Ладно, ладно. Я поняла. Уколоть вас — и потечет кровь. — Он не отводил взгляда. — «Уколите нас — и разве не потечет кровь?»[2] Это из «Венецианского…»…
— Ты правда поняла, Шейлок? А то я что-то сомневаюсь.
— Ты кого Шейлоком обозвал?
— Ладно. Шейлок.
— Эй.
— Как скажешь, Шейлок.
— Эй!
Они оба уже ухмылялись.
— Итак. — Она покосилась на него. — Дети, а?
Он повел крупной розовой ладонью — отмахнулся от вопроса.
— И вообще, — прибавила она, — какая разница, что о чем я думаю?
— Еще какая разница.
— Да? Почему?
— Потому что вы умная, и вы человек, и вы сейчас здесь, и мы ведем этот разговор, — сказал он, с жаром подался к ней и легонько коснулся ее колена — по законам жанра должно было получиться грязно, но нет, не получилось. Внезапный трепет сотряс ее, обогнав волевой порыв этот самый трепет придушить.
Джейни оглядела развалины на тарелке.
Он, наверное, живет в особняке разновидности «замок для начинающих», у него трое детей, а жена играет в теннис.
Джейни, конечно, знавала таких мужчин, но еще никогда с ними не флиртовала — с этими членами загородных клубов, талантливыми по части продаж. И по части женщин. Однако ее в нем привлекало что-то другое — то, что выдавали взрывные эмоции, и быстрота взгляда, это ощущение, будто в голове у него мысли несутся со скоростью миллион миль в минуту.
— Слушайте, — сказал он. — Я завтра еду в природный парк Асы Райт. Хотите со мной?
— А что там?
Он нетерпеливо дрыгнул ногой.
— Там природный парк.
— Далеко это?
Он пожал плечами:
— Я мотоцикл арендую.
— Я не знаю.
— Ну, как хотите.
И он махнул бармену, чтоб тот принес чек. Джейни почувствовала, как его энергия лихо сворачивает в сторону, прочь от нее; нет уж, пусть вернется.
— Ладно, — сказала Джейни. — Почему нет?
Оказалось, ехать до парка не один час, но ее это не расстроило. Она крепко цеплялась за его спину и наслаждалась скоростью мотоцикла, любовалась цветущим пейзажем и россыпью хаотичных деревень, где новые бетонные дома и деревянные развалюхи подпирали друг друга и жестяные крыши сияли бок о бок на солнце. Добрались к полудню и в уютном молчании следом за экскурсоводом зашагали по тропическому лесу, хихикая над названиями птиц, в которые он тыкал пальцем: банановый певун и жиряк, бородатый звонарь и синешапочный момот, длиннохвостая кукушка и тиранн-лодкоклюв. К раннему ужину на просторной веранде бывшей усадьбы, где над кормушками, развешанными на крыльце, порхали тобагские амазилии — четыре, пять, шесть колибри плясали и стрекотали в воздухе, точно вызванные к жизни фокусником, — оба совершенно расслабились.
1
Уильям Шекспир, «Юлий Цезарь», акт I, сцена 2, пер. М. Зенкевича. —