Лес; кора деревьев, похожая, может быть, на кожу динозавров или, чтобы ближе к нам, на слоновью. Величавость деревьев, здешних хозяев, шум ветра, ветерка в листьях наверху. Клочок синего неба в просвете крон, неторопливо проплывающее там белое облачко.
Я глубоко-глубоко вздохнул и отметил мимоходом, что это первый по-настоящему глубокий вздох за долгое время.
Что же это всё, что меня сейчас окружило?
Мое детство?
Конечно, оно. Но и еще что-то, чему я не знал названия. Пока не знал, но очень хотелось узнать.
И в одну из минут, когда природа вокруг не оставила во мне ничего "лишнего", а только самое себя — бывают такие минуты, — пришло понимание, что мне необходимо бывать… нет — побыть в лесу. Ходить среди деревьев. Трогать их кору. Сидеть, привалившись спиной к стволу. Увидеть слой прошлогодних листьев, плотный, как оберточная бумага или даже картон, и пронизавшую его траву. Вспомнить, как по весне пробивают этот слой, сберегающий все живое в лесной земле, зеленые копьеца пролески, копьецо потом расщепляется и выстреливает синюю звездочку цветка — первую весеннюю звезду… Как, натужившись, "спиной", поднимает тяжелый слежашийся слой прошлогодней листвы согнутая в дугу хохлатка, ветреница, медуница, петров крест. Поразиться первозданной свежести листьев чистяка и лакированными лепестками его ярко-желтого цветка… Вздрогнуть от неожиданности, когда один из этих листков вдруг прыгнет, — а это скакнула прячущаяся в зелени чистяка нежнозеленая лягушка квакша… Возьмешь ее в руки — и долго будешь изумляться весенним цветом влажной кожи, кристальной прозрачности глаз и доверчивости трехпалых лапок, держащихся за твой палец.
Мне было необходимо услышать шуршание мыши в сухой листве. Понаблюдать за жуком-оленем, вылезшим на пень и угрозливо поведшим страшными рогами.
Заметить наконец шляпку гриба и благоговейно наклониться к нему.
Ужаснуться на мгновение, углубившись в лес, от того, что деревья плотно обступили тебя и не дадут уже выхода, не выпустят из плена.
Посмотреть наверх, где смыкаются кроны деревьев и образуют зеленое подвижное небо с далекими-далекими синими просветами.
Уловить чуткими ноздрями смену лесных запахов: сухостоя, низины, прели, грибного, мышиного, родника, редкого в глубине леса цветка, травы, растертой подошвой, муравьиной кислоты, близкого болотца…
Побыть среди великанов, чем-то родственных нам, чем-то близких, держащихся с редким достоинством, молчаливых, что-то, мнится, знающих очень важное…
Все это было мне необходимо. И еще что-то, но я пока не знал что.
И мной овладело нестерпимое желание поселиться здесь. Построить домик, избушку, какую угодно халабуду, которая только укрыла бы от дождя и ветра…
Жизнь и смерть дяди Миши
Приехав (переехав) в Америку, я, литератор, сперва журналист, после писатель, опубликовавший в Союзе полтора десятка разновеликих книжек и пяток повестей в журналах, попытался продолжить прежнюю жизнь, то есть продолжать писать. И предложил, естественно, свои возможности газете — одной, другой, третьей. Оказалось, русскоязычные газеты самой богатой страны мира предпочитают авторам оригинальных материалов, заметок, стихов и рассказов гонораров не платить, набивая свои страницы текстами из интернета. Редко, редко можно получить плевый гонорар, но чаще слышишь предупреждение: "А вы знаете, что наша газета платит очень мало?". "Мало" чаще всего означает — ничего.
Все здешние "русскоязычные" газеты больны одной болезнью — борьбой за выживание. Они живут судорожной жизнью ("я должна продать каждый номер газеты!!!" — кричала при мне своему сотруднику редактор еженедельника, в который я заглянул), и эту судорогу передают всякому, кто листает газетные страницы: набор материалов с бору по сосенке, но непременно сенсационных, полгазеты реклама, грязное белье знаменитостей на первой полосе, убойные заголовки, не отвечающие смыслу заметки, паника по любому поводу, секс для сластён, полуголые тела красоток на обложке и далее, попытки угодить и нашим, и вашим… Отдай четвертак и узнай, что тебе грозит не сегодня, так завтра — а там хоть трава не расти!
И еще та редактриса интересно сказала. Снова сотруднику газеты, молодому, уча того своему режиму: "Забудь о вчерашнем дне, иначе не сможешь работать в сегодняшнем!" Бог мой, подумал я тогда мимоходом, как можно забывать о вчерашнем дне! А тем более, о позавчерашнем…