- А откуда ты взял, что здесь демократия? Лично я считала, что у нас военный коммунизм, но поскольку меня все упорно называют королевой, пусть будет монархия.
При слове «коммунизм» мелкого аж передернуло. Да и не только его. Но на «монархию» он клюнул.
- Тогда, Ваше величество, вы в силах разрешить создавшуюся ситуацию с позиции современной культуры и морали. Вы же не хотите остаться в истории Анной Кровавой?
Ах ты ж сукин сын! Он за кого меня принимает? Пытается манипулировать, подольстить, но топорно, грубо. Это, значит, он меня держит за тупую отсталую девку? Ну так будет сейчас ему представление. Да и всем остальным тоже.
- Вот именно. И поэтому я их сейчас буду судить. Приведите этих двоих!
Борюсик с Фридрихом метнулись к сараю и вывели оттуда двоих мужиков. У одного рука в лубках и на перевязи, у другого башка замотана, ноги нарасшарашку. Идет с трудом, видно, что неслабо ему прилетело. Я принялась через Борюсика устраивать допрос. По всем правилам: имя, национальность, место жительства. Вот тут народ реально придавило: оказалось, что они не братья по несчастью, а вообще залетные пташки. Два латыша из простых матросов. Ну и, по совместительству, члены абордажной команды. Раз так, ценности для меня они никакой не представляют. А что абордажники – потому и в драку полезли, решили, что с худеньким невысоким вьетнамцем уж всяко справятся. Ан нет, обломилось козлам.
Как оно там должно судиться по правилам, хрен его знает, придется импровизировать. Я мигнула Михалычу, он сбегал, привел вьетнамцев. По дороге объяснил им про суд. Семейство Фам встало напротив покалеченных прибалтов. Между обеими парочками, на всякий случай, встали двое с оружием. Я откашлялась:
- Слово предоставляется Фам Линь.
Девчонка, предупрежденная егерем, сразу взяла быка за рога:
- Вот этот человек, - она указала на того, что со сломанной рукой, - осуществлял в отношении меня сексуальные домогательства. Он оскорбил меня как словом, так и действием.
- Что конкретно он сделал?
Линь замялась. За нее ответил брат:
- Он шлепнул мою сестру по ягодице, назвал шлюхой и в грубой форме предложил вступить с ним в половую связь.
- Вы подтверждаете это? – спросила я латыша. Тот промолчал.
- Кто был свидетелем этого инцидента?
- Я, мисс Анна, - заявила стоявшая неподалеку Дзетта. – Я все видела с первой до последней секунды. Все было именно так.
- Кто еще видел это?
- Я видел, - в толпе поднялась рука, и вперед протиснулся средних лет мужичок. Когда-то он, наверное, был весьма упитанным. Сейчас, после принудительной голодовки, он похудел почти до нормы, но его щеки обвисли и лицом он стал походить на бульдога. Это – Генрих Вайс, немец, типичный бюргер со вколоченным с детства орднунгом.
- Я подтверждаю слова этого человека, - заявил он и получил от латыша полный ненависти взгляд.
- Факт преступления подтвержден, - продолжила я свою партию.
- Что вы можете сказать в свое оправдание?
В ответ – угрюмое молчание. Ладно, пойдем дальше.
- Пьетро, ты ведь итальянец?
- Да, сеньора, но я жил во Франции.
- Хорошо. Что во Франции по закону полагается за сексуальные домогательства?
- Два года тюрьмы и штраф тридцать тысяч евро.
- Перелом срастется за месяц. Так что, по сравнению с французскими законами, с этим человеком, - я ткнула пальцем в поломанного, - обошлись очень мягко. Может, в следующий раз он подумает прежде, чем распускать руки. Все, разбирательство окончено.
Народ принялся было расходиться. Клерк стоял в смущении. Видать, до него дошел весь идиотизм его поступка. Я тоже собралась подняться на ноги, но тут со стороны медпункта раздался голос Сары:
- Остановитесь! Вы куда? Вернитесь!
На ее крик остановились как раз-таки не успевшие разойтись люди. Они расступились, и стало видно, что из медпункта – благо, он был неподалеку, ковыляет, спеша, женщина из спасенных сегодня утром. То, что пришла в себя, это хорошо. Но то, что ей рано вставать с постели – это совершенно точно, тут я с Сарой согласна на все сто.
Латыши тоже увидели женщину. На их лицах явно отобразился испуг. Такое чувство, что они не ждали увидеть ее живой. Но деваться им было некуда: один категорически не мог бегать, а за вторым присматривали мои парни. Народ несколько охренел: поднимали ее в сумерках, видели в лицо всего несколько человек, так что большинство людей эта картина повергла в шок. Действительно: так избить женщину, чтобы ее лицо перекосило до полной неузнаваемости – это надо еще постараться. Да и седина в когда-то черных волосах, чувствую, не просто так появилась.