Выбрать главу

«Россия не может продолжать жертвовать своими национальными интересами во имя международных интересов одной политической партии».

Профессионализму посла Кончесо надо отдать должное: за очень короткое время, которое он провёл в СССР, он вполне верно уловил главные изменения: именно в годы войны Сталин окончательно отказался от риторики о мировой революции и т. п. Эта «романтика» окончательно уступила место куда более рациональным рассуждениям о национальных державных интересах СССР. Впрочем, и так откровенно, как Кончесо, об этом мало тогда кто говорил — пусть даже и на далёкой Кубе.

Но, конечно, посланник Аурелио Кончесо и в страшном сне не мог представить, что и на его родной Кубе когда-нибудь будет такая же однопартийная система. Хотя, нет! Мог он такое представить! Ведь ещё с начала мировой войны в «буржуазном» правительстве Кубы было два министра-коммуниста!

Коммунисты при Батисте

Напомню, что автор книги про Литвинова Зиновий Шейнис писал, что в Гаване-то первого советского посланника принимал президент-реакционер Батиста, а вот по острову возил глава братской «Народно-социалистической партии». И что-то мне в этой цитате инстинктивно не понравилось.

В этой связи, будучи вновь в Гаване в марте 2012 года, я специально отправился на улицу Рейна и перепроверил кое-что у ведущих специалистов Института истории Кубы, который работает под эгидой как раз-таки КПК. Теперь я уже точно знаю: я не ошибся, когда «споткнулся» о фразу из Зиновия Шейниса.

Возможно, самый удивительный кубинский документ времён войны: плакат кубинских коммунистов, призывающий голосовать за антикоммуниста Батисту

Итак, проблема заключается в том, что, согласно канонической истории Компартии Кубы, такое название, «Народно-социалистическая партия», тогдашние кубинские коммунисты взяли себе только в следующем, 1944 году. А в 1943 году Литвинов должен был бы встречаться с главой кубинского «Революционного коммунистического союза».

Как же могла такая ошибка вкрасться в текст, прошедший советскую цензуру? Конечно, деталь про разницу между кубинскими «народными социалистами» и «революционными коммунистами» — вроде бы и микроскопическая. Но ведь я и сам помню, как ещё в 1990 году застал в «Комсомолке» Главлит (цензуру). И сотрудники Главлита (при всём том, что в жизни это часто были милейшие люди) въедались в тексты, как клещи. Как рассказывали коллеги постарше, особое внимание всегда уделялось канону партийной истории: шла ли речь о КПСС или о братских партиях.

Что же могло случиться при вычитывании текста об общении Литвинова с кубинскими братьями? Неужели в справочнике цензора чего-то не хватало или, напротив, туда проникла версия, которой в каноне быть бы было не должно?

Это смелое предположение позволило мне сделать удивительные открытия.

«Когда коммунистом стал Фидель?»

Заголовок этой главки я не случайно поставил в кавычки. Когда повстанческие колонны Кастро буквально смели режим Батисты (и особенно когда Фидель провозгласил социалистический характер своей революции), бежавшая в США старая кубинская элита приступила к растянувшемуся на многие десятилетия болезненному осмыслению того, что же и когда же точно произошло.

Тогда-то в среде кубинцев-беженцев, осевших, главным образом, в Майами, и родилась версия о том, что, на самом деле, Фидель Кастро был тайным коммунистом задолго до того, как пришёл к власти и связался с Хрущёвым. В частности, появился конспирологический доклад, который так и называется: «С каких пор Кастро стал коммунистом?»{57}

Не раз и не два я и сам бывал в среде кубинских политэмигрантов в США. Взять хотя бы веранду ресторана «Версаль» на Пятой авеню в Майами, откуда в эфир выходит одна из старейших программ эмигрантского «Радио Марти». Должен со всей ответственностью заявить: царящая там атмосфера нетерпимости ко всему, что связано с именами братьев Кастро, — ничем не лучше идеологизированной категоричности коммунистических радиостанций на Кубе (а я, например, бывал в редакции гаванского «Радио Релох»). К огромному моему сожалению, разделённая кубинская нация продолжает жить так, как будто на дворе — всё ещё 1 января 1959 года.

На мой взгляд, доклад Сальвадора Диаса-Версона — классический пример именно такой категоричности. Но я не могу пройти мимо этого «документа»: столько он в своё время наделал шума. В конце концов, в Америке слушают и финансируют не гаванских, а майямских мечтателей.

полную версию книги