Круг образов танеевских романсов о любви светел, в них нет трагических мотивов. Они полны жизненных сил, любования природой, раскрывают жажду жизни, а не замыкают ее во внутреннем страдальческом одиночестве (Исключение — романс «Сталактиты»). Даже если стихи навевают грусть, музыка своей динамичностью стремится преодолеть ее.
Волшебные переливы арфы придают торжественный характер заключительному разделу романса:
Трудность этого романса в длиннотах нот у вокалиста, которые, как бы застывая, обрамляются форшлагами фортепианной партии. Их удержание требует четкого распределения дыхания. Особого внимания требуют и длинные вокальные фразы, которые следовало бы исполнять на одном дыхании. Их три: «томилась бедняжка тоской ожиданья», «и горькие слезы о милом лила» и последняя — «но с той же тоскою рокочет и стонет, и дышит струна».
Вообще же, исполняя этот поэтический романс, певцу необходимо обрести такое возвышенное состояние души, при котором, «дематериализовав» голос, он уподобил бы его звучанию флейты Пана. Именно потому Танеев сочинил его для высокого голоса.
«Отсветы» (№ 3) —единственное произведение Танеева, связанное с именем чрезвычайно популярного как на Западе, так и в России в начале XX века поэта и драматурга М. Метерлинка. Его поэтика покоится на стандартных блоках идеалистической философии, что, например, нашло выражение в таком высказывании: «Наша смерть руководит нашей жизнью, а наша жизнь не имеет иной цели, чем наша смерть». Но этот подтекст стиха в переводе Эллиса завуалирован: природа отождествляется с человеческой душой, погруженной в мистическое созерцание.
Уже с началом вступления мы попадаем в мир смутных мрачных мечтаний:
У Метерлинка безнадежное отчаяние владеет человеком, композитор же смягчает, высветляет чувство, например, сопровождая слова «страшна» мажорной гармонией (тт. 4—5). Фортепианная партия поначалу кажется сухой и невыразительной, но затем обращаешь внимание на неслучайные штрихи — ниспадающие октавные ходы, хрупкие ломаные гармонии. Проникаясь философией поэта-символиста, понимаешь, что сухость и кажущаяся невыразительность вокальной и фортепианной партий продиктованы пессимистическим характером стихотворения.
Исполнителю необходимо тщательно вдуматься, вчувствоваться в слова, иначе текст может превратиться в бессмыслицу. У Танеева тщательно проставлены оттенки, поэтому надо найти такие краски в голосе, которые точно ответят многочисленным градациям звука от pp до f, но при этом учесть, что большая часть произведения идет в пределах p, mp и mf. Есть трудности и интонационные и тесситурные (в диапазоне ре1 — соль2 мелодия звучит преимущественно во второй октаве).
Очень эффектное впечатление производит романс Танеева, на стихи Бодлера, «Музыка» (№ 4). Свой сонет Бодлер собирался назвать «Бетховен», во всяком случае, в нем отчетливо, и по содержанию, и по организации ритма, выражен пафос в духе Пятой симфонии Бетховена, запечатлен образ этой музыки. Уже вступление погружает нас в мир страстей поэта: музыка летит, как бы подчиняясь порывам ветра. В порывах ветра и волн рождается зовущая вдаль мелодия. Арпеджированный аккомпанемент с вкрапленными мелодическими попевками как бы подгоняет или разгорячает весь этот поток. Неожиданно он обрывается, и голос завороженно (как нередко у Танеева, на одной ноте) произносит: «Но вдруг затихнет все и в глубине пучин». В пленительной мелодии раскрывается боль и тоска поэта: «Сквозь блеск воды зеркальной я созерцаю вновь, безмолвный и печальный, отчаянье свое»; два последних слова фразы поются форте и с акцентированием каждого слога, что очень помогает выявить противоречие, неожиданный психологический поворот, заключенный в тексте поэта.
Две грани необходимо показать певцу: бури, неспокойствия и — покоя. Первое — полностью от поэта, второе — от композитора, он даже в конце дает пианиссимо. Я пою конец форте вопреки указанию Танеева — отчаяние не может быть спокойным. У Бодлера в поэзии нет покоя, но есть постоянная неудовлетворенность.
Подчеркиваю, для певца это далеко не простое произведение, в нем тесситурные трудности требуют серьезной вокальной подготовки. Они определенным образом способствуют созданию образа, ведь поэзия Бодлера — как натянутая струна, и композитор очень точно понял напряжение стиха поэта, но оно не должно сопровождаться чувством физической перегрузки — необходима полная свобода, чтобы с тем большей отдачей выразить душевный накал.