— Сынок! Я вижу, ты умён и многое замечаешь, схватываешь на лету. Почему бы тебе не научиться у меня плотницкому ремеслу? Другой возможности, другой профессии тебя никто не выучит. И так останешься пророком-недоучкой. Зачем тебе пророком быть, ведь всё равно в Эдем дорога нам всем одинаково открыта?! Придёт наш час, и ты, и я, и все окажемся в Раю! Лишь праведно прожив, лишь правильно молясь с любовью к Богу.
— Оси, не вали всё в одну кучу. Каждому свой путь в Эдем предписан. Допустим, я сын плотника и обучен плотником. Если это так, то смогу ли я сказать, что я умнее плотника? Нет, не смогу. Меня ты большему, чем знаешь и умеешь сам, не обучишь. Так я и останусь в людях плотником и сыном плотника. Меня никто и слушать не станет. Просто засмеют. Я должен право заслужить! Достоинство своё! Но не твоё и не Авраама, и не Соломона. Какой же я пророк без отражения моих слов в головах людей, без слушающих толп, жаждущих услышать? Хочу учение своё народу проповедать! Не можешь или ты не хочешь меня понять?!
— Меня все в городе и даже за пределами все знают. И ты будешь известен и в почёте.
— Не молоток держать в руке, а Слову научиться. Слова и Смысл – те инструменты, с которыми приду я к людям. Глухой старик!
Йосеф слышал и не слышал. Впрочем, и Иешуа говорил своё, не проникаясь смыслом речи отца.
— Я специально, ради тебя никого не брал в ученики, чтобы тебе всё передать, и чтобы ты стал столь полезен и известен. Я не хочу, чтобы мои способности исчезли, вместе со мной исчезли. Я долго не протяну, родной мой Шуа.
— Я знаю. Даже сколько.
— Ты уже и это знаешь. Ты бросишь старого отца?
— Ты не один, Оси. С тобой Мирьям, да и малые. Соседи кругом, праведные люди, в беде не оставят.
— Что люди скажут о тебе? Ты же сказал, что скоро я покину этот мир. Кто тогда семью прокормит? Ты тоже не бурьян. Мне и тебя кормить пришлось. Я всё же твой отец, я вырастил, я выкормил тебя, я воспитал, одел, обул. Чему-то ведь учил!
— Учил… чему-то не тому. Кормил ты, как велел твой долг. Мы все для исполнения долга призваны. У каждого свой долг. Родительский, я знаю, не оплатный. Птенцов выкармливают птицы без надежды, что вырастут птенцы и в старости родителей прокормят. Так всё устроено в природе. Все посвящают себя детям.
— Но мы живём не в дикости природной. К родителям есть в людях милосердие. Есть нравственность и есть сыновний долг. Ответственность за младших. Мы в этом смысле с тобой в семье равны.
— Мы не равны и долг не равен. В твоём отцовстве сомневаюсь.
— Ты на меня очень похож! Все говорят!
— Все люди братья. Читал я это в Торе. С тобой мы братья – да, но не отец и сын.
— В тебе нет чувства долга? Все люди благодарностью за мелкую услугу отвечают. Тебя зачал, растил, оберегал шестнадцать лет подряд. Не спал ночами, чтобы маме дать поспать. Когда болел, с тобой носился на руках, укачивал ночами, утешал. Играл с тобой часами. Ты был весел. По мне взбирался, лазил, словно по скалам. Носил мне завтрак на работу. А на закате прибегал, мы вместе в синагогу шли… Что между нами произошло, сынок? Что с тобой происходит?
— Я стал другим. Невзрачный бутон весной становится цветком. Это происходит с каждым. И я раскрылся, задумываться стал. Хочу понять весь смысл существования. Мне Яхве стал близок. Хочу понять себя в познании Яхве.
— Ах, Шуа, Отец небесный близок всем! Но Он не познаваем! Он так велик, представить невозможно. Наверно, чтобы это не свело с ума, запрещено об этом даже думать! И смысла нет изображать, что рядом и что в бесконечности одновременно, что в прошлом и что в будущем царит, что правит каждым человеком и Вселенной. Для дураков придуман был запрет, чтобы кумиров не творили. Язычники смешны пред идолами на коленях. А умные постигли всё в смирении. Ты умный, но ты хочешь больше. Ты хочешь всё познать о Яхве! Но это невозможно! Нельзя на это покушаться! — Йосеф широко раскрытыми глазами глядел на сына и поднял палец в назидание.
Шуа это не впечатлило. Он продолжил спокойно:
— Но мне Он стал не только близок. Он стал мне… Как бы тебе сказать. Он стал мне…, я так чувствую, родней. Родней, чем ты и мать.
— Постой, постой! Кто научил такому разумению?! Мы вместе были на всех службах. Такого я не слышал.
— Оси, прости! Ты кажешься мне не родным. Родным и близким кажется мне Отец небесный.
— Он всеми так любим! Всем кажется, Его нет ближе! Всемогущий даже говорил с нашим предком Авраамом! Авраам был первым человеком, кому Господь открылся! Он говорил и с Моше, вручая веру и скрижали. Чтобы Яхве с тобой заговорил, ты, Шуа, должен заслужить, как Авраам и как Моше.
— Не называй меня больше Шуа! Я Иешуа. Договорились? — одёрнул сын отца.