Подкрепив себя такими рассуждениями, Кориат начал действовать, хотя, если взглянуть трезво, вовсе неожиданно что ли... Но надо знать Кориата...
Сначала он выследил Машу. В безлюдных сенях Любартова терема неожиданно возник он перед ней как видение, ладный, красивый. Глаза его лихорадочно блестели, рот чуть кривила напряженная улыбка.
Машу как кипятком ошпарило. Это уж потом она, без конца вспоминая ту встречу, объясняла себе, что это судьба, что она уж ожидала этого, но боялась надеяться, что она после болтовни Ефимьевны все время ходила в предчувствии и лихорадочной тревоге, но все это потом, а сейчас она просто страшно испугалась, показалось, что упадет, так вдруг ослабли ноги. А он подходил с ласковой и несмелой (почти робкой!) улыбкой:
— Здравствуй, красавица! Как зовут тебя, чья ты?
Совершенно забыв подумать, надо ли отвечать и как это будет выглядеть, она сказала просто:
— Здравствуй, князь. Я дочь Бобра-воеводы, Машей меня зовут, — и только тут смутилась и покраснела, но в малоосвещенных сенях это было не видно, да князь и так ничего не замечал, он смотрел в упор и быстро говорил что-то, что почти не доходило до нее, она с трудом отрывалась от его светлых глаз, соображала, что надо отвечать, отвечала и снова тонула в его взгляде.
— Того самого знаменитого Бобра?
— Почему знаменитого? Чем?
— Ну... храбростью, подвигами. А больше всего своими бобрами. Он что, правда на бобров молится?
— Да ну, болтают люди. Просто он не бьет их, не ловит. И не разрешает никому.
— Почему?
— Нагадал ему кто-то или поверье... Он не объясняет. Говорит, обижать бобров нельзя — самая плохая примета. Вот мы и не обижаем. А они нам на голову уже сели. Не боятся, лезут везде, все деревья по берегам перевели. Охотники только каждую весну собирают их в клетки, да в другие речки подальше разносят, чтоб хоть немножко вздохнуть посвободней.
— Ну и ну! Интересно как! А ты как же тут?
— Меня княгиня Анна к себе позвала, при ней пока...
— А муж или жених есть у тебя?
— Ну какой муж, да и жениха нет, — Маша еще больше, почти до слез, заливается краской, — ... кому я нужна...
— Вот как! Значит, и защитить тебя некому от недоброго слова или обиды какой?..
— Почему? У меня отец вон какой! Никому меня в обиду не даст.
— А хочешь, я тебя тоже защищать стану?
Она так легко — все само собой выходило — говорила с ним, что ей просто захотелось сказать «хочу!» и она уже начала, но запнулась, осознав вдруг, что говорит и как говорит, и прошептала:
— Шутишь, князь... или насмешничаешь... — Глаза ее мгновенно наполнились слезами — вот-вот польются, и Кориат увидел: плохо получилось, и рванулся как-то поправить, схватил ее за руку:
— Что ты, Маша, что ты! Бог видит, не могу я смеяться, как тебя увидел! Неужто боишься меня? Или не веришь? Или противен я тебе?
— Нне-е-ет...
— Дай я с отцом твоим поговорю!
— Да о чем?!
— О тебе! О нас...
Тут слезы покатились-таки у нее по щекам, и она побежала прочь, а Кориат, счастливый, ошалелый, кинулся к Любарту:
— Слушай, брат! Я жениться решил!
— Давно пора. Отец недоволен, княжество без хозяйки. Честным девкам головы кружишь, баб во грех вгоняешь, мужьям рога наставляешь — нехорошо.
— Так ты думаешь — надо?
— Конечно!
— Так помоги! Тут у тебя такая красавица живет!
— Что?!! — Любарт не вскочил даже, а взвился. Характер своего братца он знал хорошо. Кориат любил его больше всех, к нему обращался за советом и помощью в критические минуты, а таковых у него, при чудовищной необязательности и поразительном легкомыслии, всегда хватало.
— Да ты помнишь ли, — загремел Любарт, — что отец замыслил с твоей невестой?!
— Да ну его! Ты ее-то видел? Папаша хитер — чужими руками жар загребать. Сам-то небось первейших красавиц себе хватал, а сына на уродине хочет женить.
— Какая ж она уродина? Девка как девка... Да и не нужна человеку красивая жена — с женой жить, а не смотреться. А уж отец тебе, если еще и жениться по его заартачишься, все твои выкрутасы припомнит. Башку открутит!
— Какие еще выкрутасы? — Кориат прячет глаза.
— Как в Риге отца опозорил — забыл?!
— Уж и погулять нельзя...
— Как к Медвежьему урочищу дружину вовремя не привел?!
— Ох, ну не мог я, сколько раз повторять! Не успевал. За два-то дня как дойдешь?
— А кто тебе раньше выйти мешал? Ведь точно срок был обозначен!
— Ну не мог! С охоты не смог вернуться. Знаешь, какая охота была! — Кориат оживился, — никогда я такого не видел, да больше, наверное, и не увижу. И ты не увидишь. Такое стадо!..