Он встал и вцепился еще в одни куст. И этот куст вырвался легко, вместе с куском мрамора. У него тоже не было корней, а под ним не оказалось ничего, кроме песка.
Не веря своим глазам, Дженнер кинулся к плодовому дереву и принялся его раскачивать. После недолгого сопротивления мраморная плита, на которой оно стояло, треснула и медленно приподнялась. Дерево с шумом и треском упало, его сухие ветви и листья разлетались на тысячи частей. Под деревом был песок.
Всюду песок. Город на песке. Марс, планета песка. Конечно, это не совсем точно. Вокруг полярных ледяных шапок была замечена сезонная растительность. Но почти вся она, за исключением самой стойкой, погибала с приходом лета. Возле одного из окруженных такой растительностью мелких морен должна была приземлиться ракета.
Потеряв управление, корабль не только погиб сам. Он отнял надежду выжить у единственного уцелевшего члена экспедиции.
Дженнер медленно приходил в себя. У него появилась еще одна идея. Он поднял один из вырванных им кустов, наступил ногой на кусок мрамора, к которому куст был прикреплен, и потянул, сперва слегка, а потом посильнее.
Куст, наконец, оторвался от мрамора, но было ясно: они представляли одно целое. Куст рос из мрамора.
Из мрамора? Дженнер встал на колени возле одного из отверстий в камне и вгляделся в излом. Да, это был пористый камень, вероятно, известковый, очень похожий на мрамор, но вовсе не мрамор. Дженнер протянул руку, собираясь отломить кусок, и вдруг цвет камня изменился. Дженнер в изумлении отшатнулся. Вокруг отверстия камень стал яркого оранжево-желтого цвета. Дженнер растерянно поглядел на камень, а потом осторожно дотронулся до него, ощутил острую, едкую, обжигающую боль, вскрикнул и отдернул руку. Кожа на пальце слезла, вздулись кровавые волдыри.
Неожиданно почувствовав усталость, Дженнер отполз в тень дерева. Из всего случившегося можно было сделать только один вывод, но он совершенно противоречил здравому смыслу. Эта одинокая деревня была живой.
Лежа под деревом, Дженнер старался представить себе огромную массу живого вещества, растущего в форме домов, приспосабливающегося к нуждам другой жизненной формы, служащего ей в самом широком смысле слова.
Но если деревня могла служить одной расе, то почему не другой? Она приспособилась к марсианам. Почему бы ей не приспособиться к людям?
Кислород для воды можно получить из воздуха, тысячи соединений можно изготовить из песка…
Стало совсем темно. Ветер стих. Он не мог разглядеть горы, окаймлявшие долину, но дома все еще были чуть видны — черные тени в мире теней. Пробираясь ощупью к мраморному возвышению в одной из комнат, Дженнер думал о том, как дать знать живой деревне, что происходящие в ней процессы необходимо изменить. Как заставить ее понять, что нужна еда из иных химических соединений, чем та, какую она готовила прежде; что он любит музыку, но совершенно иную; наконец, что он не прочь каждое утро принимать душ, — но из воды, а не из концентрированной кислоты?
Долгие часы он метался в полузабытье, окруженный мраком, одурманенный зноем. А когда занялось утро, он с некоторым удивлением сообразил, что еще жив и в силах выйти из дома.
Дул резкий холодный ветер, но он с радостью подставил ему свое горящее лицо.
Через несколько минут его стало знобить. Он вернулся в дом и впервые заметил, что, хотя там нет дверей, ветер не проникает внутрь. В комнатах было холодно, но не сквозило. А откуда тогда идет этот ужасный жар, обдающий его тело? Шатаясь, он подошел к возвышению, на котором спал, и через секунду уже задыхался в пятидесятиградусной жаре.
Большую часть дня Дженнер провел в тени дерева. Он чувствовал полное изнеможение.
Ближе к вечеру он вспомнил про кусты и деревья, которые вырвал вчера.
Но он ничего не нашел. Не нашел даже отверстий в том месте, где были вырваны кусты. Живая деревня поглотила мертвую ткань и залатала повреждения в своем теле.
Дженнер приободрился. Он вновь принялся думать — о мутациях, о генетической приспосабливаемости, о жизненных формах, адаптирующихся в новых условиях. Об этом им читали лекции перед отлетом — общие обзоры, рассчитанные на то, чтобы познакомить экипаж с проблемами, которые могут встать на чужой планете. Суть была крайне проста: или приспособление, или гибель.
Деревня должна к нему приспособиться. Он не знал, может ли нанести ей серьезный ущерб, но он мог попробовать. Необходимость выжить требовала суровых, решительных действий.
Дженнер поспешно принялся шарить в карманах. Охотничий нож, складной металлический стакан, транзистор, крошечная супербатарейка, мощная электрическая зажигалка…
Дженнер присоединил к батарейке зажигалку и не спеша провел ее докрасна раскаленным концом по поверхности «мрамора». Реакция была мгновенной: вещество на этот раз стало зловеще-пурпурным. Когда целая плита изменила цвет, Дженнер направился к ближайшему стойлу с лотком и забрался в него.
Автомат сработал не сразу. Когда пища, наконец, заполнила лоток, стало очевидно, что живая деревня поняла его намерения. Пища была не темно-серая, как раньше, а бледно-кремового цвета.
Дженнер сунул в нее палец, но тотчас с воплем отдернул его и принялся вытирать. Палец жгло еще несколько минут.
Нарочно деревня предложила еду, способную ему повредить, или же она старается угодить, не зная, что он может есть, а что — нет?
Он решил попробовать еще раз и зашел в соседнее стойло. На этот раз лоток заполнила зернистая масса желтого цвета. Она не жгла палец, но стоило Дженнеру ее отведать, как он тотчас сплюнул, ощущение было такое, будто его угостили жирной смесью глины с бензином.
Терзавшая его жажда усилилась от неприятного привкуса во рту. В отчаянии он выбежал наружу и разбил флягу, надеясь отыскать внутри остатки влаги. В спешке он пролил несколько драгоценных капель, бросился на землю и начал их слизывать.
Спустя полминуты он все еще продолжал лизать камень, и там все еще была вода.
Внезапно он понял, что произошло, поднялся и уставился на капельки воды, сверкавшие на гладком камне. Пока он смотрел, еще одна капля появилась на этой сплошной и твердой на вид поверхности.
Он опять лег и кончиком языка подобрал все капли. Еще долго он лежал, прижав губы к «мрамору» и высасывая скудные крохи воды, милостиво предложенные ему деревней.
И вдруг поверхность каменной плиты, с которой он пил, куда-то провалилась.
Дженнер удивленно приподнялся и в темноте осторожно ощупал плиту. Камень раскрошился. Очевидно, отдал всю воду, какая в нем была, и разрушился. Деревня убедительно продемонстрировала свое желание угодить ему. Но вместе с тем напрашивался другой, менее приятный вывод. Ведь если деревня вынуждена приносить часть себя в жертву, чтобы дать ему напиться, — значит, запасы воды ограничены.
Новым утром к нему вернулась вся его железная решимость — та самая решимость, которая помогла ему пройти по меньшей мере пятьсот миль по незнакомой пустыне.
Космонавт направился к ближайшему лотку. На этот раз автомат сработал лишь через минуту, а потом на дно лотка выплеснулось около наперстка воды.
Дженнер насухо вылизал воду и подождал в надежде получить еще. Ничего не дождавшись, он мрачно подумал, что где-то в деревне разрушилась еще целая группа клеток, чтобы высвободить для него свою воду.
И тут ему пришло в голову, что только человек, с его способностью передвигаться, может найти новых источник воды для прикованной к месту деревни.
Конечно, пока он будет искать этот источник, деревне придется поддерживать его силы. Это значит, что ему прежде всего надо что-то есть.
Он принялся шарить по карманам. Там должны были остаться крошки мяса, хлеба, сала… Он осторожно нагнулся над соседним стойлом и положил в лоток эти остатки. Деревня может ему предложить лишь более или менее точную копию образца, который он ей покажет. Если после того, как он пролил на камень несколько капель воды, она поняла, что ему нужна вода, то, может быть, подобное жертвоприношение поможет ей догадаться, какой должна быть пригодная для него пища?
Дженнер подождал, потом зашел в стойло. В лоток вытекло около пинты густого, маслянистого вещества. Оно резко пахло плесенью, на вкус отдавало затхлым, было сухим, как мука, — и все же съедобным.