-Хочешь быть моей сестрёнкой?
-Хочу, - ответила я немного неуверенно.
Порыв броситься друг другу в братские объятия грубо пресекли ремни безопасности. Глеб отстегнул свой ремень и, наклонившись, прикоснулся к моей щеке губами, потом своей щекой точно так же, как это всегда делал Серёжа. Я заплакала. Глеб достал из кармана какие-то таблетки и выдавил две на свою ладонь.
-Не надо, - замотала я головой,- я от них тупею.
-Тебе ещё поминки надо выдержать, - возразил он. – Обещаю, это последние.
Но ему пришлось нарушить своё обещание, потому что на следующее утро со мной случилась истерика. Мне разрешили две недели, оставшиеся до сессии, не ходить в универ, и Кристинке пришлось оставить меня на попечение Глеба. Он вызвал «скорую», и мне снова что-то вкололи, отчего я полдня пробыла в полусонном состоянии, в семь часов вечера отрубилась, а проснулась в половине пятого утра и снова с Глебом. Он лежал рядом со мной, только поверх одеяла, одетый, с двухдневной щетиной.
Через минуту я поняла, что меня разбудило: парень заметался по подушке и начал что-то быстро бормотать. Прислушавшись, я разобрала несколько слов: снайпер, вертушки, магазин. Потом он громко и отчётливо обматерил какого-то ефрейтора и, наконец, успокоился. Повернулся на бок, пригрёб меня к себе и уткнулся носом в мои волосы. Так мы и лежали почти до восьми часов. Мне было не очень удобно и хотелось в туалет, но я не шевелилась, чтобы его не разбудить.
Уже давно рассвело, когда Глеб проснулся и открыл глаза. Я поняла это по его изменившемуся дыханию, которое согревало мою макушку; тепло двинулось к уху, щеке, подбородку. Коснулось губ. Я затаила дыхание и открыла глаза в тот момент, когда его глаза оказались напротив моих. Не знаю, что он там прочёл, но мы потянулись друг к другу одновременно. Он обнимал меня, укутав в одеяло, а мне хотелось высвободить руки и гладить его по волосам, по колючим щекам. Я попыталась, но Глеб прошептал мне в губы: «Не шевелись, у меня и так крышу рвёт», - и на ближайшие несколько минут я забыла, что у меня есть тело, остались только губы. Они пульсировали и горели от жёсткой щетины, согревались его дыханием, тянулись за его губами, а потом, покинутые, приоткрылись, не в силах удержать рвущегося из груди тяжёлого дыхания. А вот Глеба уже ветром сдуло, только в соседней комнате стукнула дверь и зашумела вода в душе.
Глава 12
Глава 12
Около девяти позвонил Андрей Иванович и сообщил, что нам с Глебом нужно приехать к нотариусу к четырём. Глеб вышел к завтраку свежевыбритый и переодетый, спросил, как я себя чувствую, взял с меня обещание больше не плакать, напомнил о том, что четыре дня на лекарствах – это уже много и пора учиться держать себя в руках без них. Много чего говорил, но ни слова о том, что произошло утром. Как будто ничего и не было. Даже продолжал называть меня сестрёнкой. Лицемер! Разве братья так целуют?!
С другой стороны, чего я хотела? Молодые люди проснулись в одной постели, вот природа и взяла своё. Опять-таки стресс. А что? Я читала о таких случаях, когда люди в стрессовых ситуациях снимали напряжение сексом, а потом не могли понять, что их толкнуло друг к другу. А тут какой-то поцелуй. Ну ладно, не "какой-то", а крышесносный. Как вспомню – пальчики на ногах покалывает. Но это ведь ничего не меняет: я для него младшая сестрёнка, и всем своим поведением он показывает, что не стоит вспоминать утреннюю ошибку. Хотя я бы не обиделась, если бы он ещё разок так ошибся. Ну, хватит, всё. Забыли. Сестрёнка – значит, сестрёнка.
Ровно в четыре мы были у нотариуса, который специально для этого прилетел из Новосибирска. Встретили здесь Андрея Ивановича, представлявшего мои интересы в качестве юриста. Глеб остался было сидеть в коридоре, но его тоже пригласили войти.
На оглашение завещания ушло пять минут. Ещё пять – на гробовую тишину, которая за ним последовала.
Первым очнулся Андрей Иванович, протянул руку к завещанию и попросил:
-Вы позволите, коллега?
-Он это серьёзно? – недоумевая, спросил Глеб, когда тот закончил изучать документ.
-Вполне, - кивнул Андрей Иванович.