В машине тепло и мягко, пахнет кожей и немного мужским одеколоном. Ан нет! Машина здесь ни при чём: это всё парень, у которого на груди я проспала всю дорогу до дома. Я сижу, ну или почти лежу, между Глебом и Олей на заднем сидении Серёжиного «Форда». Место рядом с водителем пустое. Мне горько от мысли, что два моих любимых человека столько лет не могут найти общий язык. Но я не могу сосредоточиться на этой мысли. Не сейчас, когда горячее дыхание согревает мне макушку, и это тепло сверху вниз разливается по всему телу.
Мы сидим в гостиной уже сорок минут. Я и Оля уже давно всё переговорили между собой. Глеб здесь впервые. Мы с братом чувствуем себя немного скованно друг с другом: всё-таки не виделись вживую восемь лет. А Серёжа с Олей за день не обмолвились ни словом. Я давно догадалась, что упорное нежелание брата приезжать в родительский дом напрямую связано с женитьбой папы на Оле, но это единственный вопрос, который Серёжа наотрез отказывается со мной обсуждать.
Разойтись по комнатам нам нельзя: нужно решить ещё много чего. Во-первых, с кем я буду жить. Во-вторых, кто будет заниматься пекарней. В-третьих, кто-то должен оформить кучу документов. Но пока все в каком-то оцепенении.
На выручку приходит папин юрист Андрей Иванович, который является очень вовремя, чтобы разрядить обстановку. Его спокойная деловитость выводит всех из ступора, теперь нам приходится вникать в его слова, отвечать на вопросы. Через час всё решено. Моим опекуном до совершеннолетия будет Оля (так захотела я сама). Серёжа отказался от своей части наследства в нашу пользу. Оле остаётся папин бизнес, мне – дом и все личные счета. Кучей бумаг займётся Андрей Иванович.
Ребята не остаются даже на одну ночь. Серёжа обнимает меня и гладит по голове, целует в щёку, затем прикасается своей щекой к моей. Как в детстве. Глеб, только что тепло простившийся с Олей, как-то смущённо бормочет: «Пока, сестрёнка», - и поспешно садится в машину. Зато (о чудо!) Серёжа впервые обращается к Оле: «Берегите себя, девочки».
Их отъезд больше похож на бегство, и мы с Олей остаёмся смотреть вслед удаляющимся огням автомобиля. Стоим так несколько минут, потом молча возвращаемся в дом. Здесь, как по команде, наши глаза и уши настраиваются на закрытую дверь папиной спальни, и мы одновременно понимаем, что больше не привязаны к этой двери, что нам не придётся больше жить в постоянном ожидании, когда из-за неё раздастся требовательный звонок, что больше не нужно замирать перед ней и собираться с духом, прежде чем нажать ручку.
Мы садимся на диван в гостиной и прислоняемся друг к другу. Здесь темно, только из коридора попадает немного света через открытую дверь. Но нам не нужны ни свет, ни слова, ни люди: мы только что осознали, что свободны. Для нас это состояние настолько непривычно, что пугает и заставляет чувствовать себя птичкой, впервые выпущенной из клетки. Лети, куда хочешь! А лететь-то некуда…
Дальше будет веселее, но не всегда.
Глава 1
Препод по философии – жуть. Ожидали такого философа-размазню, который болтает ни о чём. Ага, держи карман шире! Пришёл здоровый плечистый дядька, бывший физик-ядерщик; в одной руке – кожаный портфель, в другой – букет красных гвоздик. Тут же объяснил, что это студентка подарила после экзамена. Особенно подчеркнул, что «после», а не «до», а ещё, что поставил он ей «хорошо», а не «отлично». Пустил явочный лист. Это на лекции-то! Ладно бы семинар! Оригинал, одним словом.
Но после первой же лекции я чуть не поддалась порыву тоже за букетиком сбегать: до того было интересно его слушать. А я-то думала, что на философии высплюсь. Куда там! Тут не до сна.
Вторая пара – фольклор. В начале семестра, после первой лекции, мы решили, что это будет самый весёлый курс. Вводную лекцию читал маленький, плотненький старичок с бородкой. Фамилия у него еврейская, а читать пришёл русский фольклор. И слушать его – одно удовольствие. Человек он живой, обаятельный и, сразу видно, влюблённый в своё дело. Но к следующей лекции он… умер. Как-то неожиданно и обыденно. Весь филфак был в трауре. А мы как-то и привыкнуть к нему не успели, но всё равно было жалко – такое солнечное впечатление он оставил о себе всего за одну лекцию. Наше сожаление ещё больше усилилось, когда мы увидели, кем его заменили. Совершенно замороженная тётка, не выходя из-за кафедры, полтора часа монотонно диктовала нам учебник. Вспыхнувший было интерес к фольклору почил навеки. Первые две пары мы ещё добросовестно что-то записывали (всё-таки филологини – хорошие девочки), но постепенно отказались от этого бессмысленного занятия. Но тётеньку не волновал ни нарастающий гул, ни опоздавшие, ни прогульщики: за всю лекцию она ни разу не подняла взгляда на аудиторию.