Стрижов пошутил:
— Выглядишь отлично. В грязь лицом не ударишь. Даже брошка, так нелюбимая тобой, уместна.
Полина раздраженно бросила от двери:
— Я вернусь поздно.
— Я тоже так думаю, — чуть помедлив, проговорил Стрижов.
Он долго слушал удаляющиеся шаги Полины. Мелькнула мысль: может, передумает, вернется? Злая, взвинченная, но вернется?
…Полина вернулась, но около одиннадцати вечера.
Стрижов, сняв очки, протер утомленные глаза и спросил:
— Ну как юбилей? Весело было? — и, не дождавшись ответа, прошел к плите: — Как, чайку попьем?
Полина, однако, шумно и зло плескаясь водой в ванной, заговорила о другом:
— Имела удовольствие присутствовать при разговоре о тебе.
— Проработали за неявку?
— Было и это. Ждали тебя. Но я о другом. Предстоит реконструкция города и застройка Левобережья. Есть решение.
— Это хорошо. Жилье приозерцам позарез нужно, и город пора приводить в порядок.
— Работа предстоит огромная и чрезвычайно интересная.
Стрижов подошел к жене и рассеянно слушал ее рассказ. Ему не хотелось сейчас вникать в институтские дела. Он, заметив, как в свете лампы золотом блеснули завитки волос за ушами у Полины, нежно дотронулся до одного из них.
— Чудесные у тебя локоны, как пушинки.
Полина отвела его руку.
— Я тебе о серьезных вещах говорю. Шуруев с Круглым уже прикидывают состав расширенной проектной бригады. Группа Ромашко, в частности, в нее вливается полностью. На тебя тоже есть виды. Все за то, чтобы ты взялся за промзону и инженерные коммуникации. Глеб заметил, правда, что Стрижов, конечно, сумеет, тут сомнений нет, только ведь разработка проекта потребует единомыслия, а Анатолий Федорович, как известно, на все смотрит с собственной точки зрения. Шуруев, однако, взял тебя под защиту. Стрижов, говорит, человек дела, а это главное. В общем, Глеб тоже согласился.
И сам этот подробный, с нотками восторженности рассказ о планах Шуруева и Круглого, и какая-то свойская, фамильярная форма обращения с персоной Круглого — Глеб сказал, Глеб заявил, Глеб согласился — взвинтили Стрижова, подняли в душе тот незримый и тяжкий осадок, который копился давно и который лишь усилием воли он держал под спудом. С трудом заставив себя успокоиться, уняв взволнованное дребезжание голоса, Анатолий проговорил:
— Ну что ж, спасибо товарищам Шуруеву и Круглому за лестное предложение. Польщен. Но никакого отношения к их сомнительному альянсу я иметь не хочу.
Полина не рассчитывала на особо бурную радость мужа в ответ на свои слова, но столь холодная, даже пренебрежительная реакция на них обозлила ее до крайности. Ведь от участия Стрижова в составе такой бригады зависело очень многое, по пути домой она много думала над этим. Многое, очень многое могло измениться. Так с какой стати отказываться от такой возможности?
— Почему ты так говоришь о них? Какие у тебя основания? Они что, не специалисты? Пока директор института не Стрижов, а Шуруев! В заместители тоже не пробился. Там — Круглый.
— Успокойся, пожалуйста. Я вовсе не хотел как-то опорочить наших шефов. Хотя могу повторить, что это творческое содружество считаю странным. И даже больше того — вредным. Зажали они всех и своими допотопными творениями портят город.
Полина безнадежно махнула рукой:
— Я знаю только одно: с такими высокими соображениями ты останешься в стороне от большого и очень важного дела. Обойдутся, конечно, и без тебя, только что в этом хорошего? Поставишь на своем? И только. Невелико утешение.
— По крайней мере не буду участвовать в деле, которое противоречит моей совести. Это — немало.
Полина усмехнулась, с холодным прищуром посмотрела на мужа.
— Удивительно разные вы с Глебом люди, да и с Шуруевым тоже. У тех и слово и дело — все вместе. Без витаний в облаках, без пустых фантазий. Твердо на земле-то стоят и дело делают. А ты мельтешишь, шебаршишься, на словах горазд, но толку от этого — чуть.
Стрижов осторожно, аккуратно поставил чашку на блюдце, отодвинул ее от себя. И, хмурясь, медлительно, как бы взвешивая каждое свое слово, проговорил:
— Каков уж есть.
— Это не ответ. Упрямство неудачника, не более того.
— Может, обойдемся без оскорблений?
— А я и не оскорбляю тебя, я просто говорю правду. То, что ты неудачник, — это факт, и тебе, и мне, да и всем давно известный.
Полина понимала, что она говорит лишнее, что переходит за рамки допустимого, чувствовала, что это может обидеть, оскорбить мужа, довести их ссору до крайности, но остановиться уже не могла.