Она высказала ему все эти мысли прямо, не особенно стесняясь в выражениях, высказала резко, беспощадно, кипя гневом и злостью.
Стрижов с удивлением молча слушал этот гневный каскад слов. Затем, помедлив и глубоко вздохнув, заговорил:
— Ладно, пусть я неудачник, как ты изволила выразиться. Пусть так. Но выслушай и уясни все, что я сейчас скажу. Надо бы давно это сделать, но надеялся, что все как-то само собой уляжется и обойдется.
Полина хотела прервать его, но он резко остановил ее:
— Минуточку. Имей терпение и дослушай до конца. Прошу тебя: сделай выбор. Кто тебе больше подходит — Стрижов или Круглый? И прекрати разыгрывать этот пошлый спектакль. Я не настолько глуп, чтобы не понимать, что происходит. Кончай балаган.
Полину еще больше взвинтили эти слова, взбудоражили каждую клетку ее существа. И не столько то, что говорил Стрижов, а то, как говорил. Не было ни робости перед ней, ни страха, ни боязни потерять ее. Это уязвило ее гордость, больно ударило по самолюбию, озлобило до предела.
И вдруг одна мысль, словно молния, озарила ее. Полина понимала всю низость и нелепость этой мысли, но, ослепленная своим гневом, не могла от нее отказаться. Она, уничтожающе глядя на Стрижова, прошипела:
— Вот как? Мечтаешь, чтобы мы закончили спектакль? Свобода понадобилась? Я понимаю зачем. По соседству смена подросла. А я-то дура верила и тебе и ей. Забыла, что нынче они смолоду хваткие. Не случайно Надька так бросилась тебя защищать у Круглого. Нет, не случайно.
— Кто? О чем ты? — уже догадываясь, в кого метит грязью Полина, обеспокоенно и настороженно спросил Стрижов.
— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Воспитанница она, видите ли, у него. Теперь я понимаю, что это за воспитанница.
Стрижов был так ошарашен ее словами, что задохнулся от возмущения, долго не мог найтись, что сказать на это. Тяжелое чувство неловкости и стыда за Полину наполнило все его существо.
— Как ты можешь… придумать такую подлость… Боже мой, какая же ты дрянь…
Полина стремительно сорвалась с места, и из ее комнаты тут же послышались хлопанье дверец шкафа, звон флаконов на трельяже. Видимо, она поспешно собирала вещи.
Стрижов зашел в ванную, чтобы умыть лицо, и оттуда услышал, как с грохотом закрылась входная дверь. Он понял, что это значит. Вернувшись в комнату, подошел к окну. Полина с небольшим чемоданом в одной руке и каким-то свертком в другой поспешно переходила улицу, направляясь к троллейбусной остановке.
Анатолий медленно добрел до серванта, достал пачку сигарет. Три года прошло, как он бросил курить, гордился этим. Но никогда за эти годы так мучительно не хотелось ему сделать хоть одну затяжку. Он почувствовал бесконечную разбитость во всем теле и тяжело опустился в низкое неудобное кресло, стоявшее около телефона.
Он не мог упрекнуть себя в чем-либо. Может, лишь за эти резкие слова… Он долго и безропотно терпел все ее выходки и капризы, до сих пор они касались только его одного. Но сейчас… Сейчас она решила запачкать имя Нади…
Зачем это понадобилось? Зачем?
Он хорошо знал Полину, знал, что она редко верила в искренность людей. Как бы благородны ни были чьи-то устремления, она всегда подозревала за этим низменные, эгоистичные цели. Но что Полина узрела предосудительное, двусмысленное в их отношениях с Надей, этого Стрижов предположить не мог.
Он решил, что с Надей придется поговорить, хотя и не знал, как говорить и о чем? Опровергнуть вымысел Полины? И нанести девушке незаслуженную обиду? И все же поговорить придется. Она ведь могла слышать скандал…
Стрижов вновь и вновь возвращался к их сегодняшней ссоре и понимал, что она не случайна и, видимо, повлечет за собой немалые последствия.
Стрижов любил Полину, знал, как мучительно и долго будет болеть его сердце, как будет ждать он ее возвращения, терзаться ревностью. Все это будет. Но, даже четко и ясно представив себе предстоящее, ни на минуту не усомнился, что в главном он прав. То, что разъедало их утлый семейный корабль, можно лечить только решительными мерами, идти на самую болезненную, но необходимую операцию. Она или образумит Полину и вернет ее, или освободит обе стороны от необходимости тянуть унизительную лямку, видимо, отжившего уже союза.
Приведя себя в порядок, Стрижов вышел в переднюю и постучался к Наде. Ее дома не было. Он с облегчением вздохнул. То, что Надя не была свидетельницей их скандала, сняло с его плеч какую-то часть бремени.
НАДЯ
Дружба эта была давней и искренней, имела свою историю, которую знал весь Приозерск.