После этой встречи Надя глубоко запала в душу Коваленко, и он постоянно ломал голову над тем, как привлечь ее внимание. По натуре своей он был мягким и робким в отношениях с людьми, особенно с женщинами, а свою застенчивость прятал под маской грубоватой развязности. Стрижов давно заметил эти черты его характера и как-то, в ответ на тираду Сергея о низменных свойствах второй половины рода человеческого, заметил ему:
— Вам сколько уже? Третий десяток на исходе? Немало. А взрослеете медленно. Это от беззаботности.
— Счастливое поколение, пользуемся готовыми благами.
— В ваши годы полагается быть взрослым для любого поколения.
Коваленко отшучивался, но слова Стрижова задели его. Он съязвил:
— Вот откуда и у Нади ко мне такое недоверчиво-снисходительное отношение. Хорошо, Анатолий Федорович, отныне я буду обретать солидность. Может, это ее тронет?
Да, Сергей пока не мог похвастаться, что заинтересовал Надю. Они встречались, ходили иногда в кино, на танцы, два или три раза ездили на какие-то экскурсии. И все-таки дальше шутливо-товарищеских отношений дело не шло.
Вот и сегодня, их беззаботная перепалка длилась бы, видимо, и дальше, но вмешался Стрижов:
— Ты что, Сергей, пришел, чтобы пикироваться с Надеждой? Что вам, больше заняться нечем?
Сергей не споря согласился:
— Это она меня всегда заводит. Зашел-то я, собственно, к вам. Ну и к ней, конечно. Вы слышали новость?
— Какую? У нас каждый день какие-нибудь новости. Делись своей.
— Да вы, видимо, знаете.
— Может, знаю, а может, и нет.
— Архитектурный совет перенесли. То огромное объявление, что возвещало о приезде Метлицкого, Пчелина и многих других светил, заменено, теперь висит другое — дата совета, мол, будет объявлена особо.
Стрижов реагировал на новость спокойно:
— Что ж, это хорошо. Значит, серьезно решили обсудить застройку Левобережья Серебрянки.
— А чего хорошего? — взъерошился Коваленко. — Все равно будут курить фимиам допотопным халупам Шуруева и Круглого, превозносить до небес примитивные изменения в планировке застройки, что срочно, с великими потугами рождает Глеб Борисович со своими подручными. А высокие авторитеты будут использованы для придания весомости собираемому хуралу и его решениям.
— Как раз эти высокие авторитеты могут испортить всю их обедню. Лишь бы успели разобраться, что к чему.
— Могут, только их не для этого зовут. Чтобы разобраться, надо кое-что посмотреть, почитать, да и посчитать тоже, а для этого время надо.
Надя, прислушивавшаяся к их разговору, тоже, как и Сергей, с трудом сдерживая нервозность, проговорила:
— Неужели все-таки Шуруев с Круглым протащат эти свои незавершенные опусы? Ну ладно — у нас. А там, выше? Я уж не говорю о специалистах. Любому мало-мальски грамотному человеку видны все изъяны в их так называемом эскизе и в каркасно-панельном детище.
И Сергей и Надя ждали ответа Стрижова, ответа прямого и ясного и, в сущности, далеко выходящего за рамки проблемы левобережной застройки. Речь шла о большем. Что восторжествует: правда или неправда? Интересы дела или интересики небольшой группы людей? Честность и принципиальность или ловкачество? Стрижов долго молчал, собираясь с мыслями. Он прекрасно понял, что хотят услышать от него. Суховато, но убежденно ответил:
— Ну что же… Может случиться и так, что совет нашего института пойдет на поводу у Шуруева и Круглого. Может. Но ведь на одном архитектурном совете приозерского Облгражданпроекта свет клином не сошелся. В общем, я верю, убежден, что в конце концов будет принято разумное решение.
Сергей саркастически улыбнулся:
— Блажен, кто верует.
— А я верующий, Сережа, верующий. В себя, в тебя, в Надю. В Ромашко и других ему и вам подобных. Без веры в людей жить невозможно. Извините меня за эту, в сущности, всем хорошо известную сентенцию.
Потухли фонари на засыпающих улицах Приозерска, заглохли голоса прохожих. Все реже и реже шелестели машины по асфальту.
Надя пошла проводить Сергея, и Стрижов остался один. Не получилось сегодня задуманного разговора с Надей, но он был даже рад этому. В спорах с Сергеем, да и с Надей тоже, в пикировке с ними, пусть хоть временно, но как-то притупились, ушли на задний план его личные переживания, его бесконечно тягостные мысли о своих неудачах, о разрыве с Полиной. Более того, колючие замечания и вопросы Сергея не только позабавили, но и всерьез озадачили Стрижова. Он еще раз убедился, что в институте есть немало людей, которые очень заинтересованно относятся к его позиции и ждут, чем же кончится его сопротивление проекту Круглого и Шуруева. Стрижов не знал причин переноса архитектурного совета, но интуитивно догадался, что руководители института решили идти на этот совет наверняка и будут готовиться к нему предельно тщательно.