Вадим Семенович Шуруев был человеком достаточно опытным и понимал, что любое дело требует организаторских усилий. Если хочешь, чтобы оно не закончилось холостым выстрелом, то надо приложить энергию, сноровку, настойчивость.
Он хорошо знал, что немалая часть работников института к предлагаемому эскизному проекту планировки Левобережья относится отрицательно. И если дать укорениться этим сомнениям в самом институте, то каких же итогов можно ожидать от его обсуждения в областных, тем более в республиканских, организациях? Шуруев давно уже решил, что конец этим сомнениям положит архитектурный совет. Положительное мнение архитектурного совета — фактор немаловажный, на него можно будет серьезно опереться при споре в любой инстанции. А то, что решение будет принято, какое нужно, он не сомневался. Правда, ход обсуждения этого дела на партбюро несколько поколебал эту уверенность, но, поразмыслив, он успокоился. В конце концов бюро не выступило против проекта, а поручило объективно доложить его достоинства и недостатки. А это они сделают.
Круглый же был настроен более мрачно, его одолевали сомнения и страхи за исход архитектурного совета. Он дважды приходил к Шуруеву, уговаривал его подождать с обсуждением проектных предложений еще хотя бы неделю-две.
— Немного обождать, конечно, можно. Но дни-то бегут. Через месяц-два нас спросят: ну, что надумали? Что можете предложить? Как ответим? Мол, все пребываем в сомнениях, споры да дискуссии продолжаем? Нет, Глеб Борисович, я не привык так. Ладно, на недельку оттянем, но надо, чтобы совет этот прошел как должно, чтобы был представительным по составу, чтобы говорились на нем разумные вещи…
— Все равно набросают на нем разных там замечаний и предложений столько, что от проекта рожки да ножки останутся.
— А ты хочешь только дифирамбы слушать? Такого не будет. Пусть покритикуют, ничего. Важно, чтобы он, совет, в принципе положительно высказался. А замечания пусть будут. Ты их не оспаривай. Разумное учтем, неразумное забудем.
Шуруев знал, что его слово в институте решающее. Знал, что и в столь большом и ответственном деле, как застройка Левобережья, он может добиться от совета нужного решения. И твердо верил, что добьется. Но хотел, чтобы это не выглядело как угода его мнению, а было выражением свободного мнения архитектурной общественности.
Он вызвал Раису Львовну, свою давнюю помощницу, приказал оповестить всех о переносе совета и решил с максимальной пользой использовать эту неделю. Лично обзвонил многих членов совета, приглашая их принять участие в заседании. Опять-таки лично переговорил с наиболее ответственными работниками института, объяснив им сложившуюся ситуацию, посетовал на трудность проблемы, стоящей перед институтом, учитывая предельно сжатые сроки, установленные областными организациями. Ему же принадлежала мысль пригласить на совет Метлицкого. По проектам Модеста Петровича когда-то строились целые жилые массивы и города. И даже сейчас, когда его возраст давал ему право на покой, Модест Петрович был завален проектами, чертежами, планами. Он консультировал, советовал, поддерживал, распекал. Одним словом, имя и мнение Метлицкого все еще значило очень много.
Накануне совета Шуруев пригласил Круглого.
— Ну как у вас с Модестом Петровичем?
— Все в ажуре, патриарх будет. Лично доставлю.
— Доставить мало. Надо Модесту Петровичу подробно объяснить ситуацию, наши соображения.
— За это вы, Вадим Семенович, не беспокойтесь.
— Ну хорошо. А сейчас у меня будет Стрижов. Попытаюсь урезонить его. Большого числа сторонников, думаю, он у нас не найдет.
— Носитесь вы с ним как с писаной торбой.
— А что делать? Вы же можете только горшки бить.
Вадим Семенович посмотрел на часы. Начало двенадцатого. Стрижов, наверное, уже в приемной. Шуруеву вдруг тоскливо подумалось: ни черта я его не уломаю. Неподдающийся он какой-то. Потом упрекнул себя: что это я вроде боюсь его? Черта с два. Не таких видывал. И верно. Вадим Семенович бывал в самых различных передрягах. Чего только не бывает в архитектурно-строительном деле! Сегодня дадут орден, а завтра, глядишь, с работы снимут. Так что Шуруев видел многое. И в другой раз он и сам бы затеял спор, не одну дискуссию по Левобережью. Но сейчас ведь шла речь в значительной мере и о его детище. И он уже не допускал мысли, что вопрос об этой застройке может быть решен как-то иначе.
Шуруев нажал кнопку селектора. Послышался голос Раисы Львовны:
— Слушаю, Вадим Семенович.
— Я приглашал Стрижова.
— Он здесь, ожидает вызова.