— Ну поплачьте, поплачьте. Это нам помогает. А я все завидовала, глядя на вас. Вот, думаю, с характером женщина, эта сумеет за себя постоять, не даст себя в обиду. А оказалось, обидели-таки, нашлись такие люди, сумели.
Полина понемногу стала успокаиваться и, утерев глаза и жалко улыбнувшись, проговорила:
— Знаете, как-то собралось все одно к одному. Вы уж извините…
— Всему виной, конечно, муженек?
Полина глубоко вздохнула и глухо ответила:
— Все вместе.
— Ну как у вас с ним?
— Теперь уже все. Я давно решила. Но он донимал просьбами: вернись да вернись, попробуем начать все сначала. Вадим Семенович тоже… встретьтесь, говорит, еще раз, попытайтесь… Посоветовал уговорить заняться делом вместо склок. Подумала, может, действительно одумался, переживает, может, не все еще потеряно…
Нонна Игнатьевна слушала внимательно, не перебивая собеседницу, но тут не удержалась и заметила:
— Извините меня, Полина, но я скажу прямо: меня все время удивлял ваш союз.
Полина не нашлась что ответить и лишь пожала плечами.
— Не то, милочка, совсем не то. Мужлан он какой-то, ужасно неинтеллигентный мужчина. И не надо вам так убиваться, не надо. Он за великое счастье должен считать, что был рядом с такой женщиной. И не смейте расстраиваться и терзаться. Не доставляйте ему этого удовольствия. Прибежит еще к вам, умолять будет, вот посмотрите.
Полина невесело усмехнулась.
— Знаете, Нонна Игнатьевна, не хочу. Перегорело. Ушло все. Вся жизнь из-за него кувырком пошла. Ни на что глаза не глядят.
— А вот это вы зря, милая. Жизнь, она один раз дается, и отмахиваться от нее, от жизни-то, грех. Да-да, милая, — грех. А в вашем-то возрасте особенно. Я давно вам хотела сказать: вы как-то мало цените себя, забросили, будто вам невесть сколько годков. А женщина и в шестьдесят должна помнить, что она женщина, украшение рода человеческого. Вот меня возьмите. Мне уже шестой десяток, а я не сдаюсь. Нет, ни в коем разе. Вот были мы в Париже с Вадимом Семеновичем. Он меня все в музеи да на выставки тащит, а я ему: пойдем к Диору, да зайдем в Дом мод или там в универмаг, в ателье… Ах, эти парижанки, вот уж показать себя мастерицы. — Придирчиво осмотрев костюм Полины, Нонна Игнатьевна категорически заявила: — А вы вот отстали от моды-то, дорогая, отстали. Сейчас джерсовые костюмы уже не носят. Тройки, тройки с пуховыми свитерочками или шелковые блузочки. Это уж стало обязательным. Надо и вам достать. Займемся вами, займемся.
Нонна Игнатьевна хорошо знала психологию своих приятельниц, знала, что хорошие тряпки отвлекут любую женщину от самых тягостных мыслей. Потому-то и трещала сейчас о парижских модах, чтобы вывести Полину из сумрачного, угнетенного состояния. Именно потому, ну а также из-за желания похвалиться, она повела Полину к своему гардеробу и все выбрасывала и выбрасывала на кровать кофточки, юбки, блузки, какие-то замысловатые джемпера, косыночки и платочки.
Полина, не столь хмурая уже, с любопытством рассматривала все это богатство, восторгалась, завидовала. В самый разгар смотрин появился Шуруев и с ним Круглый. Они обрадовались гостье, потребовали ужин. Женщины, побросав парижские наряды, стали сервировать стол.
Когда разделались с легкой закуской, Шуруев как бы между прочим, заговорщически подмигнув Полине, спросил:
— Ну как, я вас не очень обременил, послав к супругу? — И, заметив удивление Круглого, тут же пояснил: — Не удивляйся и не хмурь брови, дорогой Глеб Борисович. Я старый воробей, стреляный притом же, и потому многое обязан предвидеть. Да-да. Я просил Полину Дмитриевну еще раз попытаться наставить Стрижова на путь истинный. Не люблю, когда что-либо ноет. Сторонник любых мер, лишь бы в нашем слаженном институтском организме не было воспалительных процессов.
— Да. Но вы, как вижу, не очень разборчивы в выборе средств. Надо же было учитывать, как это неприятно Полине Дмитриевне.
— Очень хочу, чтобы распри вокруг «СКП-10» кончились. И если бы этого Анику-воина заставить заниматься делом, а не критиканством, — куда спокойнее бы мы жили. А то ведь каждый день жду какой-нибудь каверзы.
— И все-таки… Я сочувствую вам, Полина Дмитриевна. Не предполагал, что Вадим Семенович так бессердечен.
Полина, уже успокоившаяся, отогретая всеобщим вниманием, беззаботно ответила:
— Ничего страшного. Поручение это было как раз кстати. Надо же было мне когда-то появиться в своем бывшем гнезде. Хотя бы затем, чтобы убедиться окончательно, что оно… действительно бывшее.