— Прошу заранее извинить меня, товарищи, но я не могу высказаться так кратко, как это делали выступавшие товарищи. Думаю, вы поймете меня. Вот уже несколько месяцев я хожу в склочниках, сутяжниках. Это дает мне право и даже обязывает объяснить самому авторитетному органу — обкому партии — причины моей настойчивости. Я знаю, что многим набил оскомину, себе навредил достаточно. И все же хочу сделать еще одну попытку доказать свою правоту. Да, я не академик и не профессор, как правильно заметил здесь председатель горсовета, и тем не менее утверждаю, что проектные предложения по Левобережью, представленные в Госстрой, неудовлетворительные. Плохой подарок будет приозерцам.
— А вы что, хотите иметь только хоромы? Чтобы квартиры были об два этажа да еще с лоджиями? — сердито спросил Костюков.
— Не знаю, почему вы подозреваете меня в этом. Квартиру я у вас не просил.
— Не просили, так попросите. Поди видели фильм, что шел у нас недавно. В каких апартаментах там зодчие-то обитают? Ну, а бытие, как известно, определяет сознание.
— Если не брать частности, то фильм, о котором вы говорите, глубокий и поучительный. Но не о том у нас речь. Я, товарищ Костюков, тоже против, чтобы каждый дом, кафе или танцзал в хоромы превращать. Но то, что строить пора уже более добротно, — это факт. Особенно жилье. И вы, прежде всего вы, должны выступать как против тех, кто действует по принципу сбил-сколотил, так и против неумных фантазеров, которые готовы швырять сотнями тысяч, чтобы увековечить свое имя на фасаде.
— Спасибо вам, Стрижов. А я все думал, кто разъяснит мои задачи?
Шуруев в тон Костюкову съязвил:
— Стрижов на это мастер. Вы еще не то услышите.
— Надо же хоть здесь поговорить откровенно. В институте-то вы не даете.
— Ну, вы и там не очень стесняетесь.
— А что толку? Спорим, ругаемся, а плохие проекты все равно в дело идут, дома по ним строят. Не исключено, что так случится и с Левобережьем.
— И будет правильно. Архитектурный совет института, несмотря на все ваши потуги, предложения по застройке одобрил.
— Убедился еще раз, Вадим Семенович, что вы можете многое. А каков результат таких скороспелых, а порой, скажем прямо, заранее обусловленных решений? Результат мало убедительный. Отучаем людей думать, творить. Одни смотрят на архитектуру как на прозаическое ремесло, другие — как на возможность выкрутасничать. Одни преспокойно лепят спичечные коробки, другие городят такое, что мозги набекрень становятся.
Круглый возмутился:
— Ну зачем же так, Стрижов? Не лепим, а строим, и не только спичечные коробки. Есть в нашем активе кое-что и другое. Мне очень прискорбно слушать, Стрижов, такое здесь, в областном партийном штабе. Так ведь все можно зачеркнуть: и то, что оставили нам предки, и что сами создаем. Чем вам нелюбы московские застройки? Или киевские? Может, вы и Дворец съездов в Кремле не одобряете? Стрижов бросил на него удивленный негодующий взгляд.
— Нет, почему же, Дворец чудесный. То же, между прочим, могу сказать и о московских ансамблях и даже о высотных домах Москвы. У нас стало модным ругать их. А делается это совершенно напрасно. По-моему, очень неплохие дома. Так прочно и органично вписались они в панораму столицы. Ну, а о предках и говорить нечего. Кто же равнодушно пройдет мимо сооружений Баженова или Казакова? Кто может не восхититься афинским Акрополем или римским Колизеем? И сегодня они потрясают нас величием, монументальностью, пропорциями, гармонией.
Шуруев саркастически усмехнулся.
— Эка, чем удивили! Нынешний уровень техники позволяет делать и более фантастические вещи. Стоят же на земле небоскребы. Поднялась на полкилометра башня в Останкине. Так что можем, можем не хуже древних. Но надо помнить, что архитектор строит прежде всего то, что нужно обществу. Есть такая восточная мудрость: в чьей арбе едешь, тому и песню поешь.
— Но петь-то можно по-разному. Ни одно из искусств не влияет так на человека в повседневной жизни, в будничных ее проявлениях, как архитектура.
— Вот это верно, — подал реплику Чеканов. — Готовясь к сегодняшней встрече, прочел я кое-что. И мне ужасно понравилась мысль одного автора: плохую книгу можно забросить под диван, на дрянную живопись — закрыть глаза, пленку с современной модернистской музыкой просто заменить… Но плохая архитектура? Куда ее денешь? Она маячит перед вами, как живой укор, мозолит глаза, выявляет себя, так сказать, «весомо, грубо, зримо».
Многие из находившихся в кабинете недоуменно переглянулись. Некоторым участникам совещания казалось странным, как вели его Чеканов и Пчелин. Выслушивают всех, выспрашивают, а сами молчат.