— Не понимаю.
— Ушел из дому.
— Как это ушел?
— Так вот — ушел. Совсем. Вы, надеюсь, не хотите, чтобы я окончательно погиб?
Кто кем руководил в этой семье, ни для кого не было секретом. Но жили они более или менее дружно. И вдруг такой сюрприз!
Стрижов потребовал от Ромашко объяснений.
— А что тут объяснять? Лариса — просто-напросто ведьма. С Лысой горы. Жизнь мою она превратила в ад. А так как виноваты во всем вы — принимайте у себя беглеца.
— Ну, а при чем я-то здесь?
— Если бы вы, Стрижов, тогда меня насильно не увезли в чертов загс — не было бы этого кошмара.
— Ну ладно, допустим, я ошибся. А что все-таки случилось? Пока я ничего не понял.
— Как вам известно, мы в прошлом году получили квартиру.
— Припоминаю. Новоселье было довольно шумным.
— Да-да, вы ведь были у нас! Ну так вот, справили мы это самое новоселье, и что-то, знаете, случилось с моей половиной. Видно, подхватила она где-то барахольный вирус. Ни сна ни отдыха: магазины, очереди, очереди, магазины… День и ночь я слышу только одно: сервант, диван, торшер и тому подобное. Наконец обзавелись мы разными гарнитурами. Думаю, вот теперь отдохну. Но оказалось, только тут-то и начались мои мучения. Представляешь, прихожу домой и сразу слышу истошный крик супруги:
— Куда тебя несет? Неужели до сих пор не уяснил, что нельзя в квартиру входить в обуви? Сними ботинки и тогда входи.
— Успокойся, — говорю, — не шуми по пустякам.
Она еще пуще:
— Да как на тебя не шуметь? Пальто опять не вытряхнул? Не вытряхнул, спрашивай тебя?
Даю справку:
— Тряс, — говорю, — ей-богу тряс.
Тогда она вдруг ударяется в пространные рассуждения, как это важно. Внушает, что такое пыль, сколько в ней содержится различных инфекционных бактерий. Верхняя одежда — это, оказывается, хранилище пыли и рассадник инфекции.
— Особенно твое ратиновое пальто. Посмотри сам, оно же буквально все серое.
— Так ведь у него цвет такой серый, — отбиваюсь я. — При чем тут пыль и разные там инфузории?
— Все равно, возьми за правило: как подходишь к дому, снимай пальто и вытряхивай.
Ромашко страдальчески вздохнул и продолжал:
— Должен сказать, что мальчишки во дворе меня и так уж гусаком прозвали. Как начинаю трясти это свое пальто, они шумят: «Во дает! Будто гусак-гуменник перья чистит!»
Так вот, закончили мы диспут о пальто, начинаю выяснять ситуацию насчет ужина.
— Готов, — говорит. — Иди на кухню.
— Опять на кухню? Хочу ужинать в столовой. Для чего, — говорю, — она существует?
От этих слов Лариса даже заикаться стала:
— Т-ты с ума сошел! Стол-то там у нас ка-какой? Полированный. Если на нем каждый день обедать, что же с ним будет?
После ужина решил я почитать что-нибудь. Когда открывал шкаф, стекло, будь оно неладно, выскочило. Что тут было! Крик на весь дом.
— Зачем ты туда полез? Чего тебе там понадобилось?
— Книжку почитать хотел.
— Скажи, что тебе надо, я найду. Аккуратно, без битья стекол.
Решил я вразумить ее. Объяснял популярно. Как важно, чтобы не подавлялась в семье свобода личности, напомнил, что некоторые великие мира сего считали главным достоинством женщины слабость и мягкость, а не силу.
Она же ноль внимания на мои сентенции. Я, говорит, не для того приводила наш очаг в порядок, чтобы ты его в хлев превратил.
Обозлился я и говорю:
— Ладно. Леший с тобой! Спать лягу! Где я сегодня устраиваться должен? Снова на полу?
А почему я так спросил? Да вот почему: была у меня кровать. Скромная, но все-таки кровать. Теперь вместо нее стоит какой-то саркофаг. «Кровать-полуторадиван» называется. Мебельный гибрид! Цирковой акробат, и то не каждый, на ней спать сумеет. Но я хоть и с трудом, но приспособился. Однако и на этот агрегат я, оказывается, не могу рассчитывать. Обнаружилось, что его терракотовая обивка уже протирается, лысеет. И потому спать на нем — кощунство.
— Неужели, — говорит, — ты разляжешься дрыхнуть на этом чуде искусства и техники?
Ну, добила она меня этими словами. Оборвалось что-то в моем слишком терпеливом организме.
— Ах так, — говорю, — модерн! Терракот? Чудо? На кресло не садись, на диван не ложись, к столу не подступись?.. Я скоро шизофреником стану из-за твоих дурацких причуд. Вот что, дорогая, или я, или эта чертова бутафория. Ставлю вопрос категорически. — Хлопнул дверью — и тягу.
Она кричит:
— Куда ты, Митя?!
— Куда угодно, — отвечаю, — куда глаза глядят. Хоть к черту на кулички!
А ей хоть бы что. Она свою линию продолжает:
— Когда, — говорит, — вернешься, не шастай в ботинках по комнатам: паркет только что натерла…