— Какого дьявола мы будем корпеть над этим проектом, если даже у нас в институте, то есть на самой первой ступени, его явно не поддержат? А уж в других инстанциях тем более. Нет, надо совсем прекратить эти потуги, отложить до лучших времен.
Стрижов, выслушав его, спросил:
— Ты мне вот что скажи. Ну, саму идею компоновки дома из унифицированных деталей я понял. Она не нова, москвичи это уже делают, и на приоритет первооткрывателя ты тут, думаю, не претендуешь. А вот сам дом, что вы ладите, чем он хорош? Чем он лучше других? Что ты считаешь в нем наиболее важным и перспективным?
— Ты меня удивляешь, Стрижов. Можно подумать, что ты только сегодня об этом доме узнал. Я же раза три все объяснял. Ты с умным видом даже чертежи обнюхивал, а теперь оказывается — ни черта не понял. Или притворяешься?
— Можешь ругаться сколько хочешь, но все же повтори свои объяснения еще раз. Чем он хорош, этот ваш дом?
— Дом как дом. Что ты все долдонишь: чем он хорош? Да всем. Свободная планировка, достаточная высота потолков, нормальные бытовые службы. Да что я тебе все это рассказываю? Все это уже было говорено-переговорено…
— И все-таки еще один вопрос. Стоимость.
— Нормальная, средняя. Если, конечно, поставить на поток.
— Ну, разумеется. Тогда у меня уже не вопрос, а допрос. Раз такие очевидные качества у вашего будущего детища, то почему ты так легко отступаешь? Почему не постараться убедить Шуруева, чтобы дали вам возможность довести дело до рабочего проекта?
Ромашко с досадой ответил:
— Попробуй его убеди. Пытался я, и не раз. Сначала поддержал, а потом на попятную. Рано, не время, не поймут и прочее.
— И все-таки давайте попробуем. Может, общими силами сдвинем с места эту глыбу, именуемую Шуруевым?
После этого разговора Стрижов решил поинтересоваться, что за проект рождается в группе Круглого? Большого времени изучение этих материалов не заняло. Группа просто несколько видоизменяла типовой проект дома, по которому несколько лет застраивалась Октябрьская улица Приозерска. Фасады, правда, за счет качества отделки ограждающих панелей стали получше. Но планировка квартир оставалась почти неизменной. И радикально изменить ее было просто невозможно.
Стрижов теперь был глубоко убежден, что даже в эскизах предложения группы Ромашко значительно лучше. И ему было непонятно, почему Шуруев не ухватился за них, почему форсированно доводят явно заурядный дом «СКП-10»?
Шуруев был известным и авторитетным человеком в Приозерске, считался принципиальным и деловым. В институте его мнение было непререкаемым. У Стрижова не было особых оснований подвергать сомнению этот авторитет, он, как и многие в институте, считал это явление вполне закономерным. Иначе какой же это директор? Однако позиция Вадима Семеновича в выборе проекта для Левобережья серьезно поколебала веру Стрижова в его объективность и принципиальность. Анатолий Федорович пытался, и не один раз, объясниться с Вадимом Семеновичем, заинтересовать его разработками Ромашко, предупредить, наконец, его от совершаемой ошибки. Это, однако, ни к чему не привело, и тогда-то Стрижов пошел на открытый конфликт с Шуруевым и, следовательно, с Круглым.
Ему многие говорили: «А почему, собственно, ты печешься о домах Ромашко? Пусть он сам пробивает свои замыслы, пусть сам воюет». Но никто лучше Стрижова не знал, что ничего Дмитрий Иванович не пробьет и воевать ни с кем не будет.
Побыв накануне архитектурного совета на партийном бюро, Ромашко взмолился:
— Анатолий Федорович, убедительно прошу вас, закончим всю эту историю. Пусть представляют дома Глеба Борисовича. Они же действительно проверены и апробированы, а у нас что? Пока прикидки, наброски.
— Ты, Ромашко, как всегда, неисправим, — махнул рукой Стрижов.
Чтобы уговорить его выступить на архитектурном совете с объяснением своих замыслов, Стрижову потребовался почти целый вечер. Но после этого заседания вытащить Ромашко куда-либо стало уже невозможно. Куда бы потом ни толкался Стрижов, делал он это без участия Дмитрия Ивановича. Правда, Анатолия Федоровича это не останавливало. Он давно уже считал, что спор о застройке Левобережья вовсе не личный его вопрос и не вопрос Ромашко, а сугубо общественное, принципиальное дело.
…Вернувшись с совещания в обкоме у Чеканова, Стрижов сразу же, не заходя домой, поехал к Ромашко.
— Что случилось, Анатолий Федорович? — спросили оба супруга почти одновременно.
— Есть причина, и немаловажная.
— Ну, а все-таки?
— Сейчас все объясню. Дайте отдышаться. Прощаться пришел, уезжаю. — И, чтобы предупредить вопросы и расспросы, объяснил: — В Зеленогорск. Вот так.