Пожимая холодную руку девушки, он пошутил:
— Телеграмму о свадьбе послать не забудьте. Прилечу.
Надя, не приняв шутки, глухо проговорила:
— Счастливого пути, Анатолий Федорович. Пусть у вас все будет хорошо. — И отвернулась. Две маленькие предательские слезы скатились по щекам, выдав ее состояние…
Трудно сказать, что больше всего повлияло на Дмитрия Ивановича Ромашко — то ли ругань Стрижова его обозлила и задела самолюбие, то ли вдохновил разговор с Пчелиным и Чекановым, которые заезжали в институт и целый день дотошно знакомились с материалами групп Круглого и Ромашко. Во всяком случае, после их отъезда Дмитрий Иванович объявил своей бригаде:
— Мы должны доказать, что небо коптим не зря. Отныне будем трудиться до седьмого пота. Если есть несогласные, прошу заявить. Претензий иметь не буду.
Несогласных не оказалось, и вся немногочисленная бригада поспешила к своим кульманам.
В институте теперь Ромашко устраивал трам-тарарам по любому поводу. Не дай бог, если кто задержит хоть на день выкопировку какого-то чертежа или схемы для его группы или, допустим, кто-то не оформит договор с макетчиками на аккордные работы. Шум поднимался на весь институт.
— В нашего Ромашку какой-то бес вселился, — удивленно пошутил Сергей Коваленко. И он был недалек от истины.
Скоро Ромашко убедился, что Стрижов был прав, говоря о необходимости расширения группы.
Шуруев в ответ на эту его просьбу развел руками:
— Штаты у меня есть. Несколько вакансий не заполнено. Но людей нет, все в работе, сами знаете.
Дмитрий Иванович отправился в вояж — сначала по областным организациям, потом подался даже в Москву. Итоги этого вояжа произвели в институте фурор. Ромашко вернулся не один, а привез с собой двух лохматых, модно, а потому небрежно одетых аспирантов из Московского архитектурно-строительного института — Вячеслава Шиманского и Владимира Чугунова. Как он смог уговорить этих парней, какими горизонтами Приозерска привлек — осталось неизвестным. Но факт оставался фактом — аспиранты приехали, возвращаться в Москву не собирались и работали на совесть. Ребята они были на редкость современные и коммуникабельные. Очень скоро их в институте знали все, они тоже знали всех, и уже трудно было представить Облгражданпроект без этих лохматых и веселых парней.
…Свой эскизный проект группа Ромашко закончила и отправила в Госстрой — в жюри конкурса — в точно установленный срок. Все облегченно вздохнули. Последние десять дней сидели за чертежами дни и ночи и измотались предельно.
— Всем три дня отдыха, — объявил Ромашко, а сам позвонил в городскую библиотеку и попросил подобрать литературу по высотному строительству.
Коваленко удивился:
— Что это вы, шеф? Небоскребами решили заняться?
— Понимаешь, прочел я тут небольшую информашку. Один английский инженер, Вильям Фришман, разработал дом — супергигант в 850 этажей, высотой в 3200 метров.
— Ну, мало ли сейчас различных проектов! И домов-гигантов, и жилых массивов в космосе, и городов под водой. Фантазиям несть числа.
— У Фришмана меня заинтересовали его мысли о конструкции фундамента этого гиганта, «срисованной» с корневой системы деревьев, как известно, хорошо воспринимающей вертикальные и значительные горизонтальные нагрузки.
— Да на кой дьявол вам это?
— Ну, Серега! Я не узнаю тебя. Сам же изрекал не раз: «Знать надо многое, знаем же мы мало».
— Все это верно, но вы все-таки не темните и скажите, что задумали?
— Откровенно?
— Откровенно.
Ромашко весело рассмеялся.
— Хочу подготовиться к очередному конкурсу. А мысль о фундаменте у Фришмана интересная.
После этого Дмитрий Иванович опять превратился в прежнего Ромашко — был тих, малоразговорчив, медлителен. И было трудно определить: то ли переживает человек, ожидая итогов конкурса, то ли ему вообще безразличны эти итоги и ходит он, занятый своими, какими-то ему лишь известными мыслями, и мечтает только о том, чтобы не мешали и не докучали ему.
Однако Дмитрий Иванович был вовсе не безразличен к тому, что и как решит конкурсная комиссия. Конечно, было бы здорово, думал, он, не завалиться. Пусть не премируют, но хотя бы одобрят. Он уже давно приучил себя к мысли, что через конкурс их проект, конечно, не пройдет, и отказ в премии его бы не удручил. Но если проект не заинтересует специалистов вообще, то это будет означать полный провал. Тогда брошу все прожекты с жильем и займусь молочнотоварными фермами. Там все-таки чуть проще.
Когда он высказал эту мысль Коваленко, тот усмехнулся: