— Это что за птица?
— Да ты что? Это же Шуруева.
— То-то, я гляжу, дирижирует, как заправский метрдотель. Фурия.
Чугунов усмехнулся.
— Услышь она эту крамолу — и спета наша песенка.
Слава не согласился:
— Черта с два! Обломали им крылышки-то. Хотя, если поразмыслить… Вот, смотри. Погорели они со своим «СКП-10». Дома-то наши, наши строят. Но впечатление у меня такое, что праздник скорее у них, чем у нас.
Чугунов рассудительно заметил:
— Руководитель института — кто? Товарищ Шуруев. А его заместитель? Товарищ Круглый. Следовательно, кто осуществлял руководство нами — несмышленышами? Они. Почему же они должны отказываться от лавров?
— Логично, но неутешительно.
— Ну, это, знаешь ли, из области эмоций, вопрос, так сказать, личного восприятия фактов, и только.
Шиманский махнул рукой:
— Черт с ними. Сочтемся славою, ведь мы свои же люди, как сказал поэт. И потом, к Шуруеву ты несправедлив. Старик помогал нам изрядно и от души.
— Так-то оно так. Но все-таки… Если бы меня спросили, кого надо награждать за приозерский массив, я бы назвал не Шуруева и Круглого, а Стрижова.
— Да, не будь конкурса, стояли бы на Левобережье коробки товарища Круглого, а потуги всей группы товарища Ромашко пылились бы в шкафах.
— Ребята, — зашумела, вбегая, Надя, — вы действительно просто тунеядцы. Только языки чешете. Мадам Шуруева знаете как нас расчихвостила? Стульев мало, цветов нет, угощение примитивное, шампанское нагрелось… Так что, Слава, ты — за стульями. Володя, немедленно раздобудь пару букетов цветов.
Шиманский посоветовал:
— Пошли ты ее, Надя, знаешь куда?
Чугунов усмехнулся:
— А ты, Слава, сам это сделай. У тебя может хорошо, интеллигентно получиться.
— А что? Могу. Запросто.
— Вот-вот. Сейчас она появится, и ты поставь ее на место. Посмотрим, на что ты способен.
Не успел он это сказать, как появилась Нонна Игнатьевна.
— Не очень, не очень, — бросила она, величаво прошествовав мимо ребят. — Говорила я, что надо принимать не здесь. Это же закуток. Ни масштаба, ни должного интерьера. Никакой фантазии. Не принимают же шахтеры гостей в шахте, а врачи — в операционной. Надо было в ресторане. На худой конец — в торговом центре. Но теперь, конечно, поздно; кардинальных мер не примешь. Будем здесь выкручиваться. Вы только смотрите, — повернулась она к Наде, — сделайте все, как я сказала. И не забудьте около заглавного стола, где начальство и самые именитые гости будут собираться, стулья поставить. Нельзя же им как на часах стоять. И быстро-быстро, пожалуйста. Вот-вот нагрянут. Все поняли? Ну, тогда шевелитесь, шевелитесь… — И Нонна Игнатьевна деловито вышла из мастерской.
Шиманский же и Чугунов, прекрасно поняв строгий взгляд Нади, ринулись выполнять ее поручения. В коридоре Чугунов с усмешкой спросил приятеля:
— Что же ты? Хотел сказать мадам Шуруевой что-то существенное и даже рта не раскрыл.
— Решил, что не стоит связываться. Слабый пол. Надо учитывать. И потом… Она не так уж глупа. Ее мысли по поводу ресторанного интерьера свидетельствуют об эрудиции.
— Не все ведьмы дуры. Бывает наоборот.
Через полчаса в коридоре мастерской послышались шум, оживленный говор, смех. В дверях появился Пчелин в сопровождении Ромашко и Коваленко. За ними шествовала разноцветная, жужжащая толпа. Пчелин, поздоровавшись с Шиманским и Чугуновым, представил их гостям:
— Архитектурно-планировочная группа товарища Ромашке — Он стал искать глазами Дмитрия Ивановича. — А где он сам? Опять скрылся куда-то? Ну ладно. Не будем терять время. — И деловито продолжал: — Вы, дорогие коллеги, видели первую очередь застройки. Теперь мы посмотрим, как будет выглядеть весь массив. Здесь тесновато малость, наш демонстрационный зал сегодня занят под другие, так сказать, цели, и потому нам придется немного потесниться.
Все столпились около стоявшего на большом столе макета второй очереди Левобережья. Воцарилось долгое молчание, затем послышались возгласы, реплики, вопросы на разных языках. Пчелин изъяснялся на немецком. Шиманский и Чугунов хоть и не очень свободно, но помогали ему на английском. Беседа протекала довольно оживленно. Появилась новая группа гостей, а с ними Шуруев и Круглый. Пчелин широким жестом пригласил и вновь вошедших к макету.
— Прошу, прошу. Мы знакомимся со второй очередью застройки. И уже разгорелся спор. Господин Буасье критикует советских зодчих за увлечение пестротой цветовой гаммы. Он считает, что в современной архитектуре вообще наблюдается переоценка роли цвета и цветовых контрастов. По его мнению, приозерская застройка тоже отражает эту тенденцию.