Потрясенная собственными талантами, я сидела на корточках в туалете по щиколотку в воде и наслаждалась тишиной. Звонок в дверь не испортил моего благодушного настроения. Я впустила аварийщиков и сообщила, что вроде бы остановила бедствие сама, однако не уверена в долговременности результата, поэтому хотела бы, чтобы они осмотрели бачок (зная алчность данной породы, я, естественно, добавила: за деньги). А то, не дай бог, залью соседей.
Трудно сказать, чем была вызвана столь бурная реакция сантехников на вид моего полузатопленного туалета. Возможно, мокрая и грязная, я выглядела неплатежеспособной. По крайней мере, они издали дружный возмущенный вопль:
— Вы что, издеваетесь? У вас все в идеальном состоянии, а вы вызываете аварийку! Из-за вас всех мы целыми днями ездим и ездим!
— Работа такая, — ляпнула я, расслабившись от гордости за, как выяснилось, идеальный ремонт и потому не слишком выбирая слова.
В ответ я услышала, что, небось, нарочно двигала бачок туда-сюда с целью устроить потоп и найти повод вызвать бригаду. Ошеломленная идеей о передвижении намертво прикрепленного бачка, я с искренним интересом спросила:
— Вы всерьез думаете, есть на свете люди, которые захотят пригласить к себе сантехника без необходимости?
Я — не самый трусливый человек, но тут испугалась. Я поняла, что сейчас меня убьют. Выражение лица того, который помладше, не оставляло в этом сомнений. Ведь учила же Настя меня, дуру: нельзя ущемлять мужское самолюбие. У них на это инстинктивная реакция — физическая расправа. Сперва, мол, делают, а потом думают (или не думают — кто как умеет). Вот я и нарвалась.
Мне повезло, что гостей было двое. Второй, очевидно, не желавший, чтобы напарник попал в тюрьму, молча потащил его из квартиры, даже не получив обещанного мною вознаграждения.
Теперь, я надеюсь, понятно, почему вид испорченного бачка вогнал меня в депрессию. Толстого Водопроводчика я вызывать не хотела — к тому же это было бесполезно. Аварийку — боялась (и, подозреваю, это тоже было бы бесполезно, если только не считать пользой собственную безвременную гибель). Ситуация патовая.
В результате я решила: пусть течет. Все-таки на сей раз не на пол, а прямо в унитаз. Может, дотяну до возвращения мамы, она ловчее меня общается с представителями трудового народа. А у меня и так проблем хватает. Телезвезды, политики, олигархи, теперь вот придурочный вор, в которого вряд ли поверит хоть один здравомыслящий представитель милиции, — за что мне все это?
Плотно прикрыв дверь туалета, я позвонила подполковнику и первым делом уточнила:
— Вы ведь просили меня сообщать обо всех странных событиях, да? Вправду нужно?
— Так, что случилось? — насторожился он.
— Похоже, меня ограбили.
— Что значит «похоже»? — удивился милиционер. — Ограбили или нет?
— Дело в том, что я — балетоман, — самокритично сообщила я.
Очевидно, не стоило начинать настолько издалека.
— Вы что, издеваетесь? — взвыл мой собеседник.
Ну, вот, опять я ущемила мужское самолюбие — причем, что характерно, не понимаю, чем именно.
— Я не издеваюсь, я объясняю. Сейчас в Мариинке фестиваль, я почти каждый день туда хожу, и подруги приносят мне балетные записи на компьютерных дисках.
— Погодите, — дрогнувшим голосом прервал меня Степанов. — Ходите почти каждый день… зачем?
— Для удовольствия, — честно призналась я.
— Для… для чего?
— Для удовольствия. Ну, нравится мне, понимаете? Нас таких много… даже мужчины есть, — сочла своим долгом внести ясность я. — Вид безобидного помешательства. Так и называется — балетная мания.
— Вас что, ограбили в театре?
— Нет. У меня пропали все балетные диски. Прямо из дома.
— А небалетные? — уточнил Степанов.
— А небалетных у меня нет.
— Мда… — протянул подполковник и лицемерным тоном, каким, полагаю, утешают безнадежно больных, добавил: — Ну, наркомания, наверное, была бы еще хуже… А вы уверены, что диски не лежат где-нибудь в шкафу?
Я вздохнула:
— Я, конечно, ни в чем не уверена, но твердо помню, куда их накануне положила. Теперь их там нет. К тому же я обыскала всю квартиру.
— Зачем обыскали, если помните, куда положили?