Дед нахлестался до малинового цвета, лег спиной прямо на засыпанные мокрыми березовыми листьями доски пола и даже застонал.
– Ты, дед, шел бы отсюда, а то вдруг помрешь! – сказали ему.
– Ну, если и помру! Хер с ним!
– Да помирай, где хочешь, а только не здесь. А то людям неприятно…
Напарившись, Аркадий с Павлом вышли в раздевалку отдышаться.
Место напротив Аркадия освободилось, и его занял знакомый Шахову молодой парень, которого звали Сережа Егоров. Они поздоровались за руку. Егоров спросил Шахова, хороший ли сегодня пар. Аркадий ответил, что пар хороший, и Егоров с веником ушел в парную.
Периодически открывалась дверь, и из мыльной в предбанник врывался шум льющейся воды и гремящих тазов. Из открытой форточки тело приятно обдувало прохладой. Было видно, как на березе трепещут листья.
Пришел из парной застрявший там Хомяк – толстый, потный, красный, сел, отдуваясь. На плече – синяя татуировка: кораблик, советский военно-морской флаг и буквы ДКБФ. У Павла никаких татуировок Шахов не заметил.
– Говорят, скоро эту баню будут сносить. Может быть, в последний раз вместе здесь и моемся, – сказал Хомяков. – Жаль, но тогда уже будем у меня париться. Паша, а ты знаешь, что у тебя на шее засос? – вдруг без всякого перехода сказал он. Павел и глазом не моргнул.
Именно в это самое время Пичугин уже подходил к БМВ N666. Он тут же обнаружил и лежащих рядом с машиной парней. Это зрелище его нисколько не ужаснуло – он, как наркоман со стажем, был безжалостен, на то и имел характерное прозвище "Гнус". Напротив, он тут же подумал, что имеется реальная возможность хорошо поживиться. По сути, он ничем не рисковал, а кроме того, хорошо знал нравы этого городка, и представлял, что машина тут до утра не простоит – от нее просто ничего не останется. Разве если только милиция не отгонит ее к себе на стоянку, но и там сами менты что-нибудь обязательно с нее да и снимут. Тут же Пичугин взял из багажника буксировочный трос с крюком, чтобы вытащить им из-под плотины сумку с товаром. Из своей торбы ненужную уже взрывчатку он переложил в багажник и захлопнул его – сам не знал, зачем так сделал, но испытал облегчение, что избавился от опасного груза. Потом он, приглядывая за лежащими, один из которых, беловолосый, явно был жив, всунулся в салон. Пошарил в перчаточнике – ничего хорошего там не было, кроме пяти патронов к охотничьему ружью и кучи музыкальных дисков. Все диски и патроны
Пичугин засунул себе в сумку. Пошарил под сиденьями – тоже ничего интересного, типа барсетки с деньгами, не нашел, зато обнаружил валявшееся на полу помповое ружье. Достав ружье, он зарядил его найденными патронами, подошел к лежащим, пнул черноволосого ногой в бок: "Эй!" – Никакого ответа. Достал у лежащего из внутреннего кармана пиджака бумажник, заглянул туда, вынул деньги и сунул бумажник обратно. Забрал деньги и у второго, который был живой, но ничего не соображал, сняв у него сруки еще и явно дорогие часы. Не забыл сунуть в сумку и бейсбольную биту, хотя рукоятка ее и торчала наружу. Очень довольный, Пичугин направился к мосту, переждал, когда пройдут мужики из бани, вытащил крюком сумку, проверил товар, и тут вдруг в голове выскочило: "Отпечатки пальцев!" На машине внутри и снаружи, на кожаных бумажниках, в багажнике на гильзе снаряда…
Проблема состояла в том, что у него однажды в райотделе в Н. уже снимали отпечатки, и они вполне могли храниться в центральной картотеке. Хорошо зная милицию, он тут же представил себе, что отпечатки находят, Пичугина тащат в милицию, бьют, и он, естественно, во всем признается, причем, даже в том, чего никогда и не делал. "Вот идиот! Идиот! Идио-о-от!" – завопил сам себе Витя, стуча себя по лбу костяшками пальцев. Деваться было некуда. Он бегом вернулся к машине, огляделся. Забрал у лежащего беловолосого бумажник. Другой, брюнет, оказалось, очухался и сидел на земле, держась за голову. Пичугин вытащил из сумки бейсбольную биту и с размаху треснул его по затылку, а потом забрал бумажник и у него.
Машина, проезжавшая в этот момент по дороге метрах в пятидесяти, остановилась, постояла, потом снова поехала. Пичугин присел и подождал, пока проехали еще две машины, открыл багажник, достал бутылку с бензином: полил оттуда в багажнике и в салоне, поджег газету, зажег от нее салон, а потом кинул ее в багажник и побежал со всех ног прочь. Он не успел отбежать далеко: пришедший в себя блондин, лежа достал откуда-то пистолет и метров с десяти два раза выстрелил Пичугину в спину. Тот по инерции пробежал еще несколько шагов и зарылся лицом в траву. Через пару минут раздался мощный взрыв (время взрыва 20.13 потом четко было отмечено в милицейских протоколах, поскольку многие посмотрели в этот момент на часы), от которого машину разорвало в клочья, а находившихся рядом с ней людей разбросало далеко в стороны. Ботинок одного из них через пару дней далеко в кустах найдет местный бомж Вася, и будет долго сокрушаться, что такой хороший ботинок и только один.
От недалекого взрыва содрогнулась вся баня, зазвенели стекла. "Ни хера себе!" – вздрогнул Хомяков. Вернувшийся из парной Сережа Егоров тоже напрягся и прислушался: не будет ли продолжения. В свою очередь
Павел по привычке по часам на стене отметил время. Продолжения не было. Пошли еще париться. Потом Хомяков пошел за пивом, а Шахов с
Сережей Егоровым, надев плавки, побежали окунуться в речку. У Павла плавок с собой не было, он остался и слушал разговор стариков в раздевалке. У них в углу раздевалки было что-то вроде клуба со столиком – видно, люди ходили сюда постоянно. Они были знакомы еще с мальчишества и, несмотря на возраст, звали друг друга
"лешка-васька", и у них всегда было с собой немного спиртного и закуска. Полуглухие, они говорили слишком громко, почти кричали.
Много было безобидного мата. Традиционно ругали теперешнюю жизнь.