Женька выполнял приказы Сергея все менее охотно. Занимались какой-то
игрой в жмурки, а Женька хотел действовать...
Было уже совсем темно, когда Женька услышал хрустящие на битом кирпиче
шаги. Человек остановился недалеко, хорошо слышно было, как он прикуривает,
и Женька понял, что услышит все. Вскоре послышались шаги с другой стороны.
-- Здравствуйте, господин майор. -- Голос был знаком Женьке, но это не
был голос кого-то из жителей деревни.
-- Здравствуйте, Сирень. Что нового?
-- Никто не приходил, сижу целыми днями, не отлучаюсь.
-- Подождем еще. Думаю, что придет связной от партизан. Войдите к нему
в доверие. Но не навязывайтесь.
-- Это ясно. Будьте покойны.
-- Если придут из деревни, например этот дурачок, задержите его,
предложите себя для связи с партизанами. И дайте знать мне. Как вы это
сделаете?
-- Как и договорились: на плетень...
Опять захрустели шаги, голоса стали удаляться.
-- ...повешу красную тряпку, в чердачном окне-- фонарь...
Говоривший закашлялся сухим, каким-то металлическим кашлем, и тут
Женька узнал его. Это был Егор Самохин, лесник с кордона!
Разговор еще слышался некоторое время, потом стало тихо. Женька
подождал минут двадцать и вылез из колодца.
В деревне он пробрался к дому ветеринара, но во времянке было пусто.
Такого еще не бывало! В хозяйском доме не было света, но Женька стал
стучать. Старуха, разбуженная им, отчитала его, а про ветеринара сказала,
что уехал, а куда -- ей не докладывают. Про Сергуню Женька спрашивать не
решился.
Ясно было одно -- что-то случилось.
Он добрался до блиндажа и вскрыл тайник. Хотелось взять автомат, но он
был слишком громоздок. Женька взял две "лимонки" и оба пистолета.
И сразу почувствовал себя уверенней. Можно пойти на кордон и прикончить
предателя Самохина, пока не поздно. Но куда все подевались? Это очень
тревожило, и он решил подождать. Может, Лешка появится или Пашка. Он пришел
к своему дому, пробрался к сараю, наверх, на сеновал, не полез, а устроился
внизу, за дровами, -- оттуда можно уйти незамеченным, одна доска в стене
вынимается.
26
Матвей Говорухин, после того как привел Сергея и Лешку к Сотникову
бору, пошел не в сторону партизанской базы, а в свою деревню. Решил
отсидеться. На мостах его наверняка схватили бы полицаи, да неизвестно,
выйдет ли отряд к базе. Винтовку и немецкий ремень он бросил в лесу, а
сапоги пожалел.
Возвращение его было таким счастьем для жены и детишек, а дома было так
покойно, что он решил отсидеться подольше.
Он прятался в хлеву, на сеновале неделю, но потом его все же углядел
местный полицай. Сутки его били смертным боем, потом сказали, что
расстреляют. И пожалел Матвей, что не с оружием в руках встретит смерть.
Однако расстреливать его не спешили, предложили искупить вину и идти
служить в полицию. Подумал он, подумал -- что с семьей будет, если его
шлепнут? И какой прок от его смерти? А так он может еще и пригодиться
чем-нибудь дорогим своим товарищам партизанам...
Согласился Матвей, и пошла, закружилась постыдная, жуткая, но сытая и
пьяная жизнь. И сам не заметил Матвей, как увяз во всех полицейских грехах,
уже и бил он в деревнях людей, и сжег избу бывшего сельсоветчика, уже
отнимал скот и, напившись до зеленых мух, безобразничал. И только иногда, с
похмелья, смотрел он с омерзением на свои руки и тяжко опускал в них опухшее
лицо.
Встретив в Кропшине Лешку, Матвей сразу узнал его. И так всколыхнула
его эта встреча, так резанул испуг в больших детских глазах, которые глядели
на него, что Матвей, вернувшись в избу Шубина, стал пить самогон стакан за
стаканом. Ему даже в голову не приходило, что он может выдать своим дружкам
этого мальчонку и того хорошего парня, который сказал ему когда-то: "Так и
мы не в гости к бабушке". Нет, до такого свинства Матвей еще не опустился!
Ио, напившись, стал он расспрашивать Шубина, что это за мальчонка тут
вертелся, Лешкой зовут, как он тут, где живет, все ли хорошо у него.
-- Какой Лешка, немого, что ли? -- Шубин покосился на него, разрезая
пирог с капустой.
-- Ну, может, и немого.
-- А ты откуда его знаешь? -- опять покосился Шубин.
-- Да я и не знаю! Но уж больно мальчонка хороший, -- Матвей вспомнил
тут своих детей и как покорно тогда шел Лешка по лесам, хотя видно было, что
еле передвигает ноги. -- Тихий мальчонка... Люблю...
Матвей засопел, опустил голову на руки. Шубин смотрел на него.
-- Оба душевные, -- сказал вдруг Матвей, -- тот-то, Серега, ты не
думай, он хороший, душевный и ничего такого, ни-ни... Свои люди. И мы,
говорит, не в гости к бабушке... А? Митяй, а ведь жизнь у нас паскудная...
Сволочи мы.
-- Ладно, не лайся. -- Шубин подвинулся к нему. -- Они душевные, точно.
Давно их знаешь?
Матвей смотрел на него с ненавистью. Сказал, погрозив пальцем:
-- Не знаю я их и знать никогда не знал! Понял, Митяй? Ты смотри...
Матвей выпил еще и вылез из-за стола.
Он проснулся рано, как всегда с перепоя. Голова гудела. Вышел в сени,
припал к жбану с рассолом и долго пил. Потом пошел на крыльцо.
Все было бело! Тонкий чистый снег лег за ночь и покрыл деревню, поля.
Рассвет только занимался, было тихо и призрачно светло. Через двор к калитке
чернел одинокий след.
И тут память стала возвращаться к Матвею. Вспомнил он Лешкины глаза,
Шубина, громко дышавшего ему в ухо, разговор... Он вошел в избу. Заспанная
хозяйка возилась у печки.
-- Митяй где? -- спросил Матвей.
-- Подался куда-то спозаранок. А чего тебе?
-- Куда ж это он мог?.. -- Матвей лихорадочно пригладил волосы,
тоскливо огляделся.
-- Куда... -- ворчала хозяйка, -- у него служба, не то что у вас,
забулдыг несчастных!
Матвей прошел в горницу, сел на кровать. Потом снова вышел.
-- Слышь-ка, а где тут мальчонка живет, Лешка? Ну, с немым он...
Далеко?
-- А-а, эти... У ветеринара стоят. Седьмой дом по этой стороне. А на
что тебе?
-- Да там... -- Матвей сдернул с гвоздя свое пальтецо, -- с ветеринаром
надо потолковать,
Он быстро шел по пустой еще улице, по хрустящему, остро и чисто
пахнущему снегу и думал, как сейчас он поднимет их сонных, заставит одеться,
спасая, выведет огородами и поведет прочь отсюда, белыми лесами, по крутым
гривам и сквозным борам, поведет к своей прежней, честной и боевой жизни.
Скорей, скорей, еще не поздно!
Но тут из-за избы справа вышли наперерез ему черные фигуры. Они
спускались с горы, от школы, торопливо семенили, скользя на снегу.
-- А-а! -- громко, на всю деревню, крикнул Шубин, Матвей перебросил
себя через плетень и побежал мимо дома, по огороду, спотыкаясь о торчащие из
снега капустные кочерыжки, опять через плетень -- и дальше, по белому полю.
-- Обожди, обожди, не надо!.. -- Шубин отталкивал немецкого солдата,
подбежавшего к плетню и поднявшего автомат.
-- Дай-ка я, я по-простому, зачем шум... -- бормотал он, укладывая
карабин на плетень и вжимая приклад в плечо.
Черная фигура бежала через белое поле по прямой, не виляя. "Э,
дурак..." -- подумал Шубин, накрывая фигурку кольцом намушника.
27
Лешка проснулся от выстрела. За окном белело. Он вскочил, еще ничего не
соображая, но уже чувствуя, что совершил ошибку. Проспал!