В сопроводительных документах вы найдете подтверждение этой его особенности характера.
Летом 1854 года мистер Андертон стал проявлять интерес к вопросам гипноза. Супруги провели несколько недель в Малверне, где эта наука была в особенном фаворе. Там в различных водно-оздоровительных учреждениях они познакомились с несколькими пациентами, которые решительно убеждали мистера Андертона прибегнуть ради здоровья к сеансам гипноза как самому, так и миссис Андертон.
Постоянные уговоры со стороны этих полных энтузиазма новых знакомых оказали со временем свое воздействие. Был приглашен популярный местный гипнотизер с тем, чтобы испробовать свое мастерство на новых пациентах. Что касается мистера Андертона, то при виде «манипуляций», объектом которых становятся приверженцы гипноза, он впадал в раздражение, удивительное даже для такой легко возбудимой натуры, — вот, собственно говоря, и весь эффект. На миссис Андертон гипнотические пассы произвели несколько иное воздействие. Возможно, по какой-либо естественной причине, в то время оставшейся без внимания, или же исключительно в силу воображения, благодаря которому получаются столь удивительные результаты, мне, право слово, трудно судить, однако, несомненно, вскоре после этих «месмерических» сеансов имело место пусть не сильно выраженное, но все же заметное улучшение ее здоровья. И это продолжалось вплоть до отбытия гипнотизера в Германию, откуда он недавно прибыл в Англию с кратким визитом.
Будучи исключительно впечатлительной натурой, мистер Андертон проигнорировал собственный неудачный сеанс и необычайно загорелся идеей спасительности гипноза для своей супруги. Люди подобного склада особенно подвержены влиянию всякого рода шарлатанов. Он настолько уверовал в это новое лечебное средство, что предложил профессору сопровождать его в Германию, только бы миссис Андертон вновь не начала слабеть без благотворного влияния «манипуляций». Он отправился в Лондон, чтобы уладить необходимые дела, и некоторые из его друзей стали взывать к благоразумию порывистого джентльмена, ведь профессор направлялся в Дрезден, а тамошняя суровая зима может оказать роковое воздействие на хрупкое здоровье миссис Андертон.
Его консультант по медицинским вопросам, хотя и веривший в гипноз, разделял мнение товарищей Андертона. Он предлагал свое решение проблемы лечения миссис Андертон, будучи готовым представить ее «одному из самых мощных гипнотизеров Европы», — в Лондон недавно прибыл некто, известный как барон Р**.
В результате этого предложения мистер Андертон решительно изменил свои планы, отказавшись от поездки в Дрезден; что касается миссис Андертон, то она, после нескольких сеансов ощутила еще больший прилив сил, пусть даже в воображении, по сравнению с предыдущим гипнотическим воздействием. На обоих супругов благотворные «пассы» барона произвели столь сильное впечатление, что мистер Андертон, вознамерившись обосноваться в Лондоне на осенне-зимний период, решил арендовать меблированный дом в Ноттинг-Хилле, с тем чтобы профессор гипноза мог поселиться в непосредственной близости от своей пациентки. В этом доме «сеансы» проходили два-три раза в день, и хотя вряд ли любой здравомыслящий человек приписал бы это способностям барона, но факт остается фактом: здоровье миссис Андертон продолжало улучшаться.
Дела шли таким чередом нескольких недель, пока со стороны родственников мистера Андертона не стали появляться возражения. Не без оснований они считали, что подобный метод лечения весьма сомнителен. По всей вероятности, по этому поводу было немало разговоров, и в конечном счете природная подозрительность мистера Андертона взяла верх над вновь приобретенными пристрастиями, коль скоро теперь из-за них он становился предметом столь нелицеприятных обсуждений. А барон тем временем вовсе не собирался так легко упускать пациентку, приносящую солидный стабильный доход. Узнав о принятом решении прекратить дальнейшие сеансы, барон тут же заявил, что его собственное присутствие при гипнотических манипуляциях вовсе не обязательно, и коль скоро они расцениваются как неуместные со стороны лица другого пола, то их легко можно проводить с помощью посредника.
Стоит однажды поддаться обману, любая другая абсурдность покажется естественной. Это было предопределено: без всякого сопротивления миссис Андертон попадала во власть посредницы — мадемуазель Розали, «ясновидящей» из свиты барона. Установив «контакт» со своей подопечной, эта особа должна была передать ей пользу от манипуляций, которым подвергалась сама.
Не буду вдаваться сейчас в детали modus operandi (образа действия), скажу лишь, что это был пример того, как необычная сила воображения способствовала еще более скорому выздоровлению миссис Андертон под воздействием этой новой формы лечения и удивительной взаимной «симпатии», установившейся между миссис Андертон и медиумом барона.
Мадемуазель Розали была энергичной брюнеткой, чуть ниже среднего роста, худощавая, прекрасного телосложения. Цвет лица — слегка желтоватый, глаза темные. Единственным недостатком, на который мог бы обратить внимание «знаток», были слишком широкие ступни. Возможно, это каким-то образом могло быть связано с ее прошлой профессией, но об этом несколько позднее. Эта особенность представляется для нас важной и ее следует принять во внимание. В то время мадемуазель Розали выглядела примерно на тридцать лет, но вполне вероятно, что на самом деле была моложе. Специфика ее деятельности накладывала определенный отпечаток на внешний вид. В целом же она представляла собой полную противоположность миссис Андертон, которая тоже была худощавой, но высокого роста, очень бледной, с миниатюрными ножками и, несмотря на слабое здоровье, выглядела моложе своих лет. И вот между этими двумя очень разными особами, судя по прилагаемым письмам, возник «взаимный контакт», нечто просто необъяснимое с точки зрения обыденного разума. Миссис Андертон могла почувствовать, или это ей только казалось, приближение мадемуазель Розали еще до того, как та входила в комнату; одно лишь прикосновение руки ясновидящей приносило мгновенное облегчение. В течение нескольких недель миссис Андертон стремительно шла на поправку, она ощутила в себе незнакомый до сей поры прилив энергии.
Далее мне хотелось бы обратить ваше внимание на свидетельские показания, в частности на свидетельство мистера Мортона. Оно представляется весьма важным, поэтому приводится без сокращений.
2. Свидетельство Фредерика Мортона, эсквайра, лейтенанта Королевской артиллерии
«Меня зовут Фредерик Джордж Мортон.
В 1854 году я был лейтенантом Королевской артиллерии. 5 ноября того же года, по прибытии в Крым, получил легкое ранение в сражении при Инкермане. Это произошло еще до того, как я прибыл в расположение моей батареи. После смерти моего отца я вышел в отставку и проживаю в настоящее время в Лидсе вместе со своей матерью. Я был старым школьным приятелем покойного мистера Уильяма Андертона, мы с ним дружили без малого пятнадцать лет. Я присутствовал на его свадьбе с мисс Боултон в августе 1851 года и с той поры часто бывал у них в гостях. Во время моей учебы в Военной академии Вулвич я проводил почти все свои увольнительные у Андертонов, а нередко и часть каникул. Отец мой всячески одобрял эту дружбу, и у них в гостях я чувствовал себя как дома. Отец был младшим партнером в одной из крупных мануфактурных фирм Лидса. В основном Андертоны жили в Лондоне, когда не уезжали за границу. Однажды я отправился вместе с ними в Висбаден. В течение 1854 года я с ними общался редко, поскольку первую половину года они были в разъезде: сначала в Илфракомбе, затем в Малверне, но 13 октября мы провели вместе. Я запомнил эту дату, так как собирался в Крым, где впоследствии был ранен. Приказ об отправке туда пришел неожиданно. Я как раз находился в доме одного из друзей — мы собирались поохотиться на фазанов — и вдруг получил предписание отправляться через сутки, с утра; я заночевал у Андертонов и на следующее утро уехал. Я должен был отправляться в числе первых, но не получилось, и было уже не до охоты. Я отправился в путь в субботу, это я запомнил, ибо на следующий день у нас состоялся торжественный молебен. Больше я Андертона не видел. Всю зиму я провел в Италии со своим ранением и разыгравшимся ревматизмом, а летом