Я и не думал, что меня будут так провожать. Пришёл весь наш класс, и Мария Степановна, и завуч Владимир
Свиридович, папин друг. Принесли цветы. И говорили всякие хорошие слова. А Мария Степановна крепко обняла меня:
– Ты ж звони, Стёпочка, не забывай нас. Хоть и много ты мне крови испортил, но я же тебя, шалопая, люблю.
И я, глупый, не выдержал и расплакался. Василь с Андрюшей отвернулись и тоже зашмыгали носами.
А когда мы уже садились в машину, чтобы ехать на станцию, я всё время оглядывался. Мне очень хотелось хоть на мгновение увидеть рыжую Гафийку Остапчук из седьмого класса, которая жила через четыре хаты от нас. И только когда мы уже отъезжали, я всё-таки увидел её. Она вышла из-за погреба и, прикрыв ладонью глаза, смотрела нам вслед. Её рыжие волосы сияли на солнце и озаряли весь двор, всю улицу, весь мир.
Я подскочил и замахал ей рукой, чуть не перевалившись через борт машины. Она подняла руку и тоже помахала мне. Сердце радостно забилось. До самого поезда я был счастлив.
И теперь, глядя с балкона, я как будто видел там, за горизонтом, рыжую Гафийку, которая стояла у погреба и махала мне рукой. И сердце моё сжималось.
В новую школу меня пошёл записывать папа. И я, конечно, пошёл вместе с ним.
Чем-то мне эта школа напомнила нашу новую квартиру. Тоже пустая, тоже гулкая и тоже пахла известью, мелом, олифой. И оконные стёкла были забрызганы краской. В коридоре стояли козлы. Видно, только что закончился ремонт.
Эта неприветливая безлюдная звенящая пустота и въедливая послеремонтная холодная сырость сразу нагнали на меня тоску.
И тоска эта была предвестницей невесёлых моих дней в новой школе.
Кто хоть однажды был новичком в классе, тот прекрасно знает, какое гадкое, гнетущее чувство, какое унизительное волнение охватывает тебя с первой же секунды под любопытными насмешливо-выжидательными взглядами, которые преследуют тебя всюду, куда бы ты ни взглянул и куда бы ты ни ткнулся.
Где ты, мой весёлый характер?
Почему ты оставил меня, пробежав по телу холодными мурашками и спрятавшись где-то в пятках? Что же я буду делать без тебя, один-одинёшенек среди всех? Подожди! Не убегай! Не покидай меня!
Да разве удержишь?
Смех и юмор, весёлое настроение – вещь очень тонкая, деликатная. Мгновение – и всё. И как ни старайся, не вымучишь из себя смеха, если в тебе его нет.
Недаром дед Грицько всегда говорил: «Железо ржа разъедает, а сердце печаль сокрушает. Тоска – плохая подруга. Забудь о горе и не плачь. Оханьем поля не перейдёшь, горя не осилишь. Не разрешай печали поселиться в твоей душе».
Ех-хе-хе!.. Легко сказать – не разрешай, а если…
Как только я впервые переступил порог этого злосчастного шестого «Б», какое-то нехорошее предчувствие охватило меня.
– О! Новичок! – звонко выкрикнул с задней парты темноволосый паренёк в джинсовой куртке.
– Новичок! Новичок! – почти одновременно подхватили два невысоких круглолицых мальчика, сидевших за первой партой.
Бу-бух! – как будто что-то взорвалось. Все повскакивали со своих мест и сразу же окружили меня.
– Откуда, господин, прибыли? – подчёркнуто вежливо спросил темноволосый.
– Из села Финтифлюшки, идти сначала до опушки, потом прямо, где большая яма, по дороге кувырком, и вприсядку, и ползком, по лугам среди болот, где Макар телят пасёт, вот и всё! – бодро отбарабанил я заранее придуманное.
– Смотри, языкатый какой! А? – обернулся тот темноволосый к мордастенькому, румяному, как яблоко, мальчишке.
– Языкатый, нахал! – кивнул тот.
– Тихого пса и муха кусает! – бойко ответил я.
– Ну, у глупого пса всегда мухи в голове, – улыбнулся темноволосый, и все захохотали.
Я стушевался.
Смех бывает разный. Одно дело, когда смеются над твоими шутками, остротами, и совсем другое, когда смеются над тобой… Первый смех доставляет удовольствие, я его ужасно любил и готов был ради него на всё.
Второго я всегда боялся.
Я стоял, опустив голову. Щёки мои пылали. А они смеялись, а они хохотали.
Выручил меня звонок. Все бросились по местам. Зашла учительница. Высокая, стройная, красивая. Не учительница – королева.
Она посадила меня на свободное место рядом с остроносой девочкой в очках. И начала урок.
«Ничего! Ничего страшного не случилось, – успокаивал я себя. – Подумаешь, одна неудачная реплика!.. Я ещё себя покажу, вот увидите!»
Но показать себя я так и не смог. Ещё до конца занятий я понял: балагуры, острословы им в классе не нужны. У них были свои. И не один, а целых два. Главный – лидер класса Игорь Дмитруха, тот темноволосый в джинсовой куртке, и подпевала его – шепелявый, мордастенький, румяный, как яблоко, Валера Галушкинский. Они выступали в паре, как Тарапунька и Штепсель[1].
1
Тарапунька и Штепсель – псевдонимы эстрадных артистов Тимошенко и Березина. Дуэт Тарапунька и Штепсель появился в 1946 году, пользовался большой популярностью у зрителя и существовал на протяжении сорока лет. – Примеч. ред.