Он глотнул. По горлу растеклась бодрящая волна тепла, и острая горечь впилась в язык. Сэмюэль поморщился.
— Выглядишь в точь-точь как он! — усмехнулся мужчина.
— Папа пил? — приподнял бровь парень. Он никогда не видел Дэниэля с бутылкой. Бар отец всегда обходил стороной из-за шума и «кислючего» запаха.
— Один раз. В самый трудный день.
Сэмюэль кивнул. В один день парень пришел в квартиру после школы. Родителей не была. В блестящей от чистоты кухне, на обеденном столе лежала записка: «Я до поздна у Дерека. Мама со мной. Ужин на тебе». На утро, когда отец вошел в квартиру один, Сэмюэль все понял.
— Дэнни считал, что выпивка не выход. Всего лишь временное отвлечение и губительная привычка, — крутил в ладонях стакан Дерек. — С чем-то я согласен, но ноги все равно несут меня в бар. Смена заканчивается и вжух! Я уже там.
— У меня так каждое утро, — сказал парень. — Стоит выйти из дома, и я уже стою у завода.
Дерек отстраненно вертел в ладонях стакан, не сводя взгляда с алого водоворота.
— Я хорошо помню тот день. День, когда Дэнни решил стать писателем, — начал мужчина. — Он подошел ко мне на перерыве и заявил, мол с сегодня коплю на печатную машинку. И знаешь, что он учудил в тот же вечер?
Сэмюэль молча кивнул.
— Купил острокийский словарь! Представляешь? Гимназийский! Весь такой красивый и тяжелый. Меня бросало в холод от лица мужика на обложке. А тебя нет? Помнишь этого лысого бородатого деда в сером кителе?
— Ну да, — согласился парень.
Отец всегда держал под рукой книгу. На обложке по проселочной дороге дружно шагали школьник и офицер в фуражке.
Сэмюэль отлично помнил те жуткие синие глаза на плоском лице мужчины. Один поглядывал на ребенка, а второй смотрел прямо на читателя. Парень не знал, была ли то ошибка художника или злая ирония, но от обложки бегали мурашки.
— Я хочу показать тебе кое-что, — сказал Дерек, вставая со стула. — Пойдем.
Если коридор можно было назвать «буйством детского воображения», то спальня носила титул «царствия взрослой строгости». Туалетный столик, шкаф для одежды, пара табуреток с двух сторон изголовья кровати. Во всем преобладало два цвета. Черный и белый. Кровать и вовсе напоминала шахматное поле, где подушки были клетками для короля и ферзя.
— Добро пожаловать в мою обитель, — потряс полупустой бутылкой Дерек.
«Похоже на королевство Двуцвестии», — подумал Сэмюэль.
Из повести в повесть у отца кочевали одни и те же герои. Нежная принцесса, несгибаемый рыцарь-бродяга, добрый шут и двухцветная королева.
Парень плохо помнил миссис Нейви. Хворь Гнилых сердец унесла ее, когда Сэмюэлю было три года. Двуцвестия была заносчивой и педантичной. Искала совершенство во всем.
Дерек ткнул дрожащим пальцем в дальний угол спальни.
В спадающих с потолка теневых занавесках стыдливо пряталась табуретка. Сэмюэль разглядел глубокую глиняную тарелку, над которой росла верхушка какого-то рисунка.
— Когда пиво не помогает, я иду сюда, — объяснил мужчина.
— Это же тауматургия?
— Да... нет. Не совсем, — отмахнулся Дерек. — После войны прадед сгреб все книги в подвал. Думал, что острокийцы будут их сжигать, и не прогадал.
Сэмюэль осторожно кивнул, призывая продолжить.
— Дед взялся за перевод. Хотел сохранить знания и культуру. Но затем острокийцы натравили на староверов солдат. И он забросил это дело. Не желал рисковать женой и детьми.
Парень устало протер глаза и глубоко вздохнул. Этот день и без того был тяжелым. Смерть отца, а теперь и откровения Дерека. Он не знал, как ответить. Что ответить. Сэмюэль открыл рот, желая сказать хоть что-то, но мужчина поманил его рукой.
— Не бойся ты так, — сказал Дерек и встал перед самодельным алтарем. — Я делаю это каждый день. И как видишь — живой!
Парень шагнул ближе. Взгляд зацепила черная отметина на внутренней стороне тарелки. Нацарапанная угольным карандашом черта. Она обозначала примерную треть от всего объема.
Поравнявшись с Дереком, Сэмюэль разглядел рисунок тем же углем на листе бумаги за тарелкой.
Толстые отрывочные линии выводили силуэт молодой женщины. Она стояла спиной к зеркалу и смотрела глазами-точками прямо на парня.
Сэмюэль сразу вспомнил свои детские рисунки мамы. Овал лица, толстые, спадающие с макушки линии волос, улыбающаяся дуга рта. За годы его художественный талант не далеко ушел от этого.
По спине пробежал холодок, стоило перевести взгляд на отражение. Из круга зеркала на парня смотрела «другая».
«Проклятое отражение? — подумал он. — Нет. Скорее приросший близнец...»