— Думаю, — неуверенно начал парень. — Обжорство и голод? Что-то вроде наполнения?
— Вы были близки, — удовлетворенно кивнул Герман. — Тут сложнее. Поистине трудно облечь власть Чаши Упоения в одно слово. Я считаю, что Она повелевает всем, что можно посчитать или заполнить.
— Не совсем понимаю...
— В таком случае предлагаю опыт. Скажите, что будет, если рассечь на две половины душу и вино в бокале?
— Будет две половинки души. А с вином... Будет просто два... вина?
— Воистину. Но скажите, сохранят ли половинки свою природу? Смогут ли они существовать, как две отдельные души?
— Думаю, нет.
— Вот именно! — радостно воскликнул охотник за мистикой. — Душа — сложный механизм. Стоит оторвать от него половину, и он сломается. Но вино... С вином все иначе. Вы можете переливать его из бокала в бокал, уменьшать все время ровно на половину, и в конце все равно получить вино. Да, ничтожную каплю, но это будет капля вина. Поняли мою мысль?
Сэмюэль нахмурился, переваривая услышанное.
— Знания, воспоминания, годы жизни, деньги, — перечислил он. — Все, что можно посчитать или заполнить...
— Рад слышать, что мы поняли друг друга. Следующий заставил меня сломать голову в попытке понять, что Оно такое.
Парень бросил взгляд на четвертую картину.
Большую часть полотна занимало неустанно вращающееся деревянное колесо. На ободе по часовой стрелке белели глаза. От сияющего бодростью ока младенца на шести часах утра до гниющего глазного яблока мертвеца на четырех часах вечера.
«Старение», — пришла в голову мысль.
Слева в небо уходили острые крыши построек, а справа деревенские халупы клонили к земле.
— Колесо Упадка — самый страшный бог, — полушепотом произнес Герман.
— Почему?
— Как вы думаете, что Оно олицетворяет?
— Рост и упадок? Ход событий?
— Верно.
— Но, — нахмурился Сэмюэль, — разве Семя Гнили не отвечает за то же самое?
— Поэтому я и сказал, что сломал голову в думах над природой Четвертого, — ухмыльнулся офицер. — Первый властвует над каждым событием по отдельности. А Колесо Упадка за целым ходом. Стоит Ему сделать оборот, и раздутые от богатства страны начинают беднеть, а юноши в расцвете сил познают старость. Если Семя Гнили ставит в истории точки, то Четвертый заполняет между ними пробелы. К таким выводам я пришел.
— Кажется, я вас понял. Кажется...
— Что думаете о Пятом?
Парень уже знал ответ из Странствий в ночи и дневника Рентина, но все равно посмотрел на картину.
Сэмюэль увидел горы. Величественные каменные склоны в снежных шапках. Гора в центре сильно выделялась. Она больше напоминала доску объявлений, нежели гору. Но на ней не было листков. Сверху спускались высеченные пытливым мастером строки на неизвестном языке.
«Сказ Бури, — прикусил губу. — Вестники его мастерской убили Рентина. Извратили сначала тело, а затем и разум».
Силуэты гор слева выглядели, словно человеческие постройки. Пирамиды и колонны. Слишком ровные и искусственные, чтобы быть сотворенными природой. А справа творился хаос. Сэмюэль не нашел слов для описания этого ужаса. Летающие камни, растущие с неба горы и закрученные в трубочку куски земли.
— Разум и безумие, — начал Герман. — Порядок и хаос.
— Упорядоченность, — заключил парень.
— Возможно. Я до сих пор не нашел ответа насчет власти Пятого. Он слишком загадочен и неуловим для моего ума...
— Боюсь, у меня тоже нет мыслей, — пожал плечами Сэмюэль.
— Почему-то мне хочется назвать Его главным из Пятерни, но все язык не поворачивается.
— Они все равны. Без одного не было бы и остальных, — ответил Сэмюэль. — Без Семени Гнили не существовало бы ни начала, ни конца. Без Короны Цепей у мира не было бы границ, а люди не могли создавать союзы. Без Чаши Упоения мы не могли бы накапливать воспоминания и знания. Без Колеса Упадка мы бы застыли в одном миге. А без Сказа Бури...
«Рентин не погиб бы такой ужасной смертью».
— ... В мире не было бы порядка. Мир без сложных мыслей, механизмов и всего живого, — закончил за Сэмюэля Герман. — Поистине. Я многое вынес из этого разговора. А потому, примите мою благодарность, мистер Берислави.
Охотник за мистикой развернулся к толпе уходящих.
— Пусть боги помогут вам найти покой, мистер Берислави.