Сторонники «теории деградации» объясняют это изгнанием предков современного человека из рая. Если Эдем находился где-то в Передней Азии, то это объясняет факт многочисленных находок примитивных антропоидов далеко на периферии обитаемого мира: все это — результат вырождения отдельных человеческих групп. Все ныне известные науке человеческие окаменелости были найдены в Европе, на Дальнем Востоке и в Африке, то есть на большом удалении от Передней Азии. «Все видимые следы уводят из Азии», — писал по этому поводу известный американский антрополог Уильям Хоуэллс.[3] В то же время в Передней и Центральной Азии нет останков примитивных антропоидов — только останки человека современного типа. Самые примитивные типы гоминидов — австралопитеки — обнаружены на юге Африки, зато севернее, ближе к Азии, их сменяет более прогрессивный «человек умелый». Ряд зон на востоке Индии и в Австралазии также убедительно демонстрируют, что останки наиболее примитивных антропоидов обнаруживаются на максимальном удалении от Азии, а наиболее прогрессивных — на максимальном приближении к Азии.
Как можно объяснять такую закономерность? Возможно, распространением нескольких последовательных волн человеческих миграций от общей земной «колыбели», находившейся в Передней Азии, при этом каждая последующая волна выталкивала предыдущие все дальше и дальше к периферии. Генри Филд, говоря о находках останков ископаемых гоминидов на острове Ява, в Кении, Родезии и Европе (Гейдельберг), приходит к такому выводу: «Мне кажется невероятным, что любая из этих областей могла быть первоначальным пунктом, из которого мигрировал ранний человек. Огромные расстояния и многочисленные географические барьеры делают подобную теорию ненадежной. Я предполагаю, что область, более или менее равноудаленная от внешних границ Европы, Азии и Африки, могла быть в действительности центром происхождения человека».[4] Где могла находиться эта область? Во всяком случае, не в Америке: никто никогда не предполагал, что она могла быть колыбелью человечества. Здесь нет окаменелостей старше, чем самые ранние человеческие окаменелости в Старом Свете. Таким образом, на роль человеческой прародины могут претендовать Передняя Азия и Ближний Восток.
В очаге зарождения человечества и по его краям логично было бы наблюдать значительную физическую и культурную однородность населения; в каждом вторичном центре на начальных стадиях наблюдалась бы та же картина. По мере удаления от первичного центра физическое разнообразие, очевидно, увеличивалось бы: когда любой вид попадает в новую окружающую среду, это сразу выражается в появлении новых физических признаков, причем весьма разнообразных (вариативных). Высокая вариативность типов раннего человека может быть связана с тем фактом, что развитие гоминидных форм происходило довольно быстро, а материалом для развития послужили относительно немногочисленные человеческие группы, широко рассеянные в областях с различной, а нередко противоположной по характеристикам окружающей средой.
Факт начальной вариативности ранних гоминидных форм широко признан. Ральф Б. Голдшмидт говорит об этом как о почти универсальном явлении: «Последствия большой важности имеют место, когда появляется новый тип (phylum), класс или род. За этим следует настоящий взрыв (в терминах геологического времени) диверсификации, так что фактически все известные порядки или семейства выглядят как появившиеся внезапно и без очевидных переходов. Наблюдая за находками на стоянках раннего человека, где были найдены окаменелости, демонстрирующие широкую вариативность типов — такими как Чжоукоудянь, Оберкассель или гора Кармел — мы можем выделить три фактора, характеризующие процесс развития вариативных форм: 1 — новая разновидность демонстрирует большое количество вариаций в начальной стадии своего появления; 2 — маленькая человеческая группа демонстрирует большее количество вариаций, чем большая; 3 — когда разновидность (или несколько членов ее) попадает в новую обстановку, она снова демонстрирует появление большого числа вариаций, из которых лишь немногие становятся устойчивыми с течением времени. К этим трем факторам должен быть добавлен четвертый — а именно, что маленькие поселения, вероятно, высоко консервативны в культурном отношении, сохраняя черты, принесенные из центра происхождения».[5]
Р. Голдшмидту вторит другой исследователь, Гордон Чайльд:
«Находимые окаменелости являются лучшими свидетелями реальности этих факторов… Если мы предполагаем, что группа населения, сформировавшаяся в каком-либо центре, выбросила несколько последовательных волн мигрантов (каждая из которых обычно насчитывает очень немного людей), образовавших в дальнейшем цепочку вторичных центров, то этот процесс, очевидно, повторялся затем снова и снова, пока человек не распространился на все части обитаемого мира. Каждый новый центр первоначально демонстрировал большое разнообразие физических типов, но по мере того, как местное население увеличивалось, увеличивалась и физическая однородность. В тех местах, где подобные центры были уничтожены прежде, чем эта однородность была достигнута, мы находим сегодня останки людей, сохранивших разнообразие физических типов. В то же самое время в удаленных областях, заселенных индивидуумами или семействами, вытолкнутыми сюда теми, кто шел следом за ними, обстоятельства часто приводили к деградации — настолько сильной, что находимые здесь человеческие окаменелости имеют тенденцию тяготения к животным формам — но по весьма вторичным причинам. Это наблюдение поддержано мнением У Грос Кларка, например. Говоря о «гейдельбергском человеке», Кларк задает вопрос — являлся ли он отдельной разновидность человека или, может быть, «просто отклоняющийся тип (deviant), изолированный на периферии».[6] Исследователь, на которого в данном случае ссылается Г Чайльд — известный американский ученый Уилфред Ле Грос Кларк — был убежден, что и неандерталец представляет собой деградировавшую ветвь человечества, и определял его как «своего рода эволюционный регресс». Кларк писал, что «если найденные останки неандертальского человека разместить в хронологической последовательности, окажется, что некоторые из более ранних окаменелостей, датируемые более ранней стадией мустьерского периода, имеют менее «неандерталоидные» скелетные признаки (и таким образом более приближаются к Homo Sapiens), чем классический тип неандертальца более позднего времени».[7]
Ярким примером широкой вариативности, которую может демонстрировать маленькая человеческая группа, изолированная на периферии, является знаменитая пещерная стоянка Чжоукоудянь в Китае. Здесь в так называемой Верхней пещере были найдены окаменелые останки семи людей, которые, судя по всему, были членами одного семейства. В группу входили старик более чем шестидесяти лет, взрослый мужчина, две относительно молодые женщины, юноша, ребенок пяти лет и новорожденный младенец. Вместе с останками были найдены орудия труда, украшения и тысячи фрагментов костей животных.
Изучение этих останков показало, что среди членов этого семейства «старик» имел явно неандерталоидные черты. Физический тип одной из женщин был близок современным меланезийцам или айнам, а другой напоминал тип современных эскимосов. Удивителен здесь не только тот факт, что верхнепалеолитические жители демонстрируют типы современного человека, но и их собрание в одном месте, и даже в рамках одного семейства. Стоит добавить, что останки верхнепалеолитических людей, имевших физический тип, близких типу «Старика из Чжоукоудяни», найдены в Западной Европе и Северной Африке. Тесное сходство с «меланезийкой» имеют некоторые неолитические обитатели Индокитая, древние черепа из пещеры Санта-Лагоа в Бразилии и современные жители островов Меланезии. Аналогии с чжоукоудяньской «эскимоской» антропологи находят у жителей доколумбовой Мексики и среди сегодняшних эскимосов — обитателей Западной Гренландии.